Окопные стихи - страница 5
я вздрагиваю: старая привычка –
проклятый шестиствольный миномёт!..
Обида
Его прислали в роту с пополненьем.
И он, безусый, щуплый паренёк,
разглядывал с наивным удивленьем
такой простой и страшный «передок».
Ему всё было очень интересно.
Он никогда ещё не воевал.
И он войну коварную, конечно,
по фильмам популярным представлял.
Он неплохим потом бы стал солдатом:
повоевал, обвык, заматерел …
Судьба ему – огнём из автомата –
совсем другой сготовила удел.
Он даже и не выстрелил ни разу,
не увидал противника вблизи
и после боя, потный и чумазый,
трофейными часами не форсил.
И помкомвзвода, водку разливая,
не произнёс весёлые слова:
– А новенький-то, бестия такая,
ну прямо как Суворов воевал!..
И кажется, никто и не запомнил
ни имя, ни фамилию его, –
лишь писарь ротный к вечеру заполнил
графу «убит» в записке строевой.
Лежал он – всем семи ветрам открытый,
блестела каска матово в кустах,
и на судьбу нелепую – обида
навек застыла в выцветших глазах.
Душа и тело.
В бою теряешь ощущенье плоти.
Нет тела — есть одна душа,
припавшая к прикладу ППШа.
И как во сне — и жутко и легко,
и сизой гарью даль заволокло,
и ты скользишь в немыслимом полете…
И пробужденье — словно ото сна.
Стоишь — и смотришь обалдело.
И за собой приводит тишина
невзгоды перетруженного тела.
Душа опять соединилась с плотью.
И боль ее прокалывает поздняя.
И вялой струйкой кровь венозная
течет по раненому локтю.
***
Нас поедом грызли фронтовые свирепые вши.
В землянках, где спали мы, гасли от вони коптилки.
Задыхались от трупных миазмов - врагов и своих.
И потом, тяжелым и острым, разило от нас.
Мы были солдатами, были на фронте – и поняли
из какого живого состава состоит человек.
Бронебойщик.
Памяти Василия Шукшина
Странно звучит этот старый цыганский романс
здесь, в блиндаже, под аккорды солдатской гитары:
«Нет, не хочу я любви мимолетной,
Пусть ее жаждет другой кто-нибудь.
Если полюбит, то скоро разлюбит,
Сердце остынет и скажет: «Забудь!»
Нет, не хочу я любви мимолетной.
Пусть ее жаждет другой кто-нибудь».
У бронебойщика хриплый, прокуренный голос.
Слиплись на лбу — из-под каски упавшие волосы.
Он и гитара прошли сто дорог фронтовых,
но не усохли душой в грохоте танковых траков:
«Нет, не хочу я любви мимолетной,
Пусть ее жаждет другой кто-нибудь.
Если полюбит, то скоро разлюбит,
Сердце остынет и скажет: «Забудь!»
Встретит он завтра в окопе, с ружьем бронебойным,
час свой последний... Но прежде — от выстрела резкого
танк запылает мазутно-оранжевым пламенем,
и бронебойщик, хмельной от восторга и ярости,
вдруг заорет, запоет во все горло с напарником:
«Нет, не хочу я любви мимолетной,
Пусть ее жаждет другой кто-нибудь!» —
строчки заветные песни своей лебединой...
Плохое настроение
Курим мы вонючий самосад –
«смерть немецким оккупантам» –
И ругаем всех подряд:
фрицев,
командиров,
интендантов …
Фрицев – ну понятно, почему,
Тут не подойдут слова из книжки:
принесло фашистскую чуму –
чтобы им ни дна и ни покрышки!
Командиров? ..
Как бы командир
на войне умно ни полководил,
а солдат считает – он один
сам себе в окопе маршал вроде.
Ну, а интендантов – для порядку:
ежели с утра их не отлаешь,
цельный день какую-то нехватку
на душе досадно ощущаешь,
Будто всё пошло вперекосяк.
и война чудной какой-то стала,
а помянешь этак их и так,
смотришь – и маленько полегчало.
Вы уж нас простите, интенданты!
Командиры тоже нас простят …
А вот этих музыкантов,
гитлеровских сытых поросят,
что играют вальсы на высотке
на губных гармошках в блиндажах, –
этим мы ужо повырвем глотки,
задрожит арийская душа,
когда,
вскинув на руку винтовки,
взяв на изготовку ППШа,
хлынем мы свирепо на высотку,
матерясь и тяжело дыша.
Там мы отыграемся вполне.
Душу отведут нормально хлопцы.
И ни у кого за этот гнев
нам простить прощенья
не придётся!
Перед атакой.
Лейтенанту Валерию Дементьеву, саперу
Примкнуты штыки и подсумки расстегнуты.
Запалы в гранаты поввинчены намертво.
Присели солдаты в траншее на корточки
с чужими, застывшими, серыми лицами.
Ну что же, товарищ! — вперед так вперед.
Уйми суматошно стучащее сердце.
Пусть будет, что будет, — и стерва-война
промечет свой жребий: орел или решка...
Коростель
Спит на сырой земле усталая пехота, --