Оладья гнева - страница 9

Джимми больше нет. И никогда не будет.

Как же трудно это осознать. Я моргнула и наконец сфокусировала взгляд.

Одна из стен закусочной была выложена камнем, а еще на ней было изображение огромного камина, над которым висела деревянная полочка; потолок был белый, с темными деревянными балками, пол – темный. Складывалось впечатление, будто ты в деревенском доме – очень уютном и гостеприимном.

Помню, я очень переживала, собираясь в Уайлдвуд-Ков, но, оказавшись в закусочной впервые, я сразу почувствовала себя как дома. Может, дело было в уютном убранстве этого местечка, может, в том, что люди приняли меня очень радушно, а может, и в том, и в другом. Наверняка сказать трудно, но в этой закусочной мне было легко и хорошо.

А теперь Джимми – души и сердца «Флип Сайд» – больше не было. Что же будет с закусочной? А с Ли и Иваном? В голове у меня не было никаких мыслей, как будто я была не в состоянии справиться с возникшими вопросами.

– Хочешь, сделаю тебе чаю? – спросила Ли.

– Знаешь, я лучше пойду в дом Джимми, – ответила я.

Как бы я ни любила нашу закусочную, новости в городке разлетаются быстро, а значит, совсем скоро сюда потянутся любопытствующие местные жители: будут заглядывать в окна, стучать в дверь, чтобы узнать побольше о произошедшей трагедии.

– Давай я пойду с тобой?

– Да нет, спасибо. Я в порядке, не переживай. К тому же кто тогда даст знать остальным, где я?

– Верно.

Я постаралась улыбнуться, но у меня лишь слегка дрогнули губы:

– Спасибо тебе, Ли.

Я заглянула в заднюю комнату, забрала свою сумку и переоделась: сняла фартук и надела любимую синюю толстовку. Выйдя на улицу, я не оглядываясь отправилась по набережной в обратном направлении, подальше от Майлерс-Пойнт. В голове не осталось никаких мыслей, но в груди продолжало саднить, а глаза щипало. Отчасти виноват в этом был ветер, который играл с моими волосами, прорывался сквозь джинсы и кофту. Я поежилась.

Добравшись до окраины города, набережная, шедшая вдоль океана, сворачивала вбок и переходила в обычную дорогу. Я же поворачивать не стала и шла уже не по асфальту, а по песку. Слева от меня бились волны, справа росли пихты. Вот наверх по дереву побежал бурундук. Оказавшись на достаточном от меня расстоянии, зверек что-то заверещал. Над головой у меня пели и щебетали птицы. Все эти звуки были мне знакомы и привычны, и от них становилось спокойнее.

За пролеском показался дом Джимми, стоявший почти у самого океана. Увидев его, я испытала облегчение, как будто пришла к убежищу. Дом этот мне всегда нравился. Большой и нескладный, бело-голубого цвета, в викторианском стиле, он был украшен резными наличниками. Там было два крытых крыльца – перед главным входом и у задней двери, а еще у дома была двухэтажная башенка, где в детстве я часами читала в уютных креслах у окна или же разбирала пыльные сокровища, хранившиеся на чердаке. И великолепный вид на океан, открывавшийся из дома, никогда не надоедал.

Воспоминания о летних месяцах, которые я когда-то проводила с Джимми и его покойной женой Грейс, замелькали перед глазами. Такие яркие, такие красочные. Я моргнула несколько раз, чтобы не расплакаться, и перелезла через поваленное бревно, лежавшее на подходе к дому. Там я увидела рыжего пятнистого кота Джимми по кличке Оладушек. Он сидел у окна, и тут я не выдержала, и по щекам у меня потекли слезы.

Никогда уже Джимми не вернется домой, не погладит кота. Никогда его смех и безудержный оптимизм не заполнят этот старый викторианский дом.

Я была готова вконец расплакаться, как вдруг заметила какое-то движение возле мастерской Джимми, которая стояла отдельно от остального дома. Я замерла и пригляделась: спиной ко мне стоял мужчина. Я утерла слезы и направилась прямо к нему.

– Простите, – начала я, подходя ближе.

Мужчина обернулся и, держа руки в карманах джинсов, которые нужно было уже давно хорошенько простирнуть, неторопливо двинулся в мою сторону. Ему было лет двадцать с небольшим. Всклокоченные темные волосы падали ему на лоб, глаза были карие, с нависшими веками.

– Могу я вам чем-то помочь? – спросила я.