Олигархи в черных мундирах - страница 4

Все прочие участники встречи относились к нуворишам, пробившимся в деловую элиту на волне «новой поры грюндерства» 20-х.

Сорокасемилетний Карл Краух, председатель правления мощной химической монополии «И.Г.Фарбен-индустри», являлся, по сути, хозяином целой отрасли немецкой экономики. В состав концерна «И.Г.» входили тысячи больших и малых предприятий. Краух же не только справлялся с делами своей промышленной империи, но и успевал регулярно встречаться с различными звездами богемы. Видимо, желая прослыть ценителем и покровителем искусств.

Альбрехт Феглер, из так называемых шиберов, то есть дельцов, сколотивших состояние на скачках курса доллара в период инфляции, сделал карьеру под рукой знаменитого короля компрадоров Стиннеса. В недолгие годы относительной стабилизации Феглер занимал кресло директора стиннесовского концерна. Во время дефолта ему сильно не повезло. Концерн рухнул, и звезда Гуго Стиннеса стремительно закатилась. Однако у Феглера осталось достаточно голубых фишек, наличности в швейцарских банках, к тому же он обладал немалым влиянием. Поэтому и получил приглашение в «Геррен-клуб».

Фридрих Флик относился к виртуозам теневого бизнеса. Его поразительное умение залезть в карман государства и прихватизировать миллионы из бюджета вызывало уважение коллег. В 20-е годы Флик вел упорную борьбу с Тиссеном за контроль над Стальным объединением – группой металлургических предприятий. Повергнув конкурента, он с гордостью переименовал объединение в концерн Флика. Затем прославился беспримерной аферой с собственными акциями. Когда в момент дефолта концерну грозило банкротство. Флик каким-то образом уговорил простака Брюнинга выкупить у него пакет акций за 125 миллионов полновесных бюджетных марок. Впрочем, злые языки поговаривали, что канцлеры тоже хотят кушать, и «бедный Ионатан» поимел с этой сделки солидный неофициальный процент. И вот, когда прочие концерны, предоставленные сами себе, рушились и разорялись, правительство вбухивало миллион за миллионом в поддержку концерна Флика. Сам Флик и в ус не дул. Брюнинга давно уже не было, поэтому оставалось лишь спокойно ждать улучшения рыночной конъюнктуры. Флик не сомневался, что с наступлением благополучных времен сможет получить свои акции обратно, позолотив ручку нового канцлера,

В качестве вступительного слова Крупп объявил, что принятое в ходе встречи решение будет единым для всех. Никакого плюрализма он, как старший из присутствующих, не потерпит. Промышленники выжидательно молчали.

Прежде всего Крупп обратился к графу фон Кальк-рейту, который намедни был приглашен на обед к президенту:

– Что думает господин Гинденбург? Убирать Шлайхера или не убирать?

– И что это даст? – презрительно бросил Краух. – Одним правительством больше, одним меньше…

Проблемных вопросов накопилось слишком много. По мере обсуждения они всплывали один за другим: Саарский угольный бассейн, коммунисты, роспуск рейхстага, перспектива военной диктатуры, продолжающаяся дестабилизация обстановки в стране и, конечно же, кризис, которому не видно конца. А решать их надо сегодня. В подобных условиях существовал только один выход, к которому склонялись практически все, – нужна сильная власть. Но кто? Шляйхер? Гутенберг? Гитлер? И что надо сделать, пока еще не начались массовые беспорядки, от которых до революции один шаг?

Крупп подметил, что бывший главный банкир Германии не проявляет к обсуждению особого интереса. Пристально посмотрев на него, Крупп произнес:

– Дорогой Ялмар, вы держитесь с видом человека, который знает больше других.

– Здесь нечего обсуждать! – отрезал Шахт.

В кабинете воцарилось настороженное молчание.

– Адольф Гитлер! Это ясно как день.

Теперь присутствующие поняли, почему Шахт оказался в компании Кильдорфа и Тиссена.

– Этот человек не до конца управляем. Да и управляем ли он вообще?

– Так что нам нужно: сильная власть или комнатная болонка? – возразил Шахт. На его морщинистом, аскетичном лице с впалыми щеками воинственно за

ходили желваки. Глаза холодно поблескивали за стеклами очков.

Крупп настаивал:

– Вы понимаете, о чем я говорю.