Она и кошки - страница 24

С тех пор как Тоска потеряла мужа, сон этот время от времени возвращался. Она не могла понять, где находится, знала только, что оттуда ей не вырваться и на то есть вполне определенная причина. Она лежала без подушки и не видела, кто это копошится там внизу, в пустоте, куда свисают ее ноги. До нее то и дело доносилось какое-то пыхтение и негромкий топот: послышится и тут же замирает. Она не могла ни пошевелиться, ни поднять голову, а только, вытаращив глаза, смотрела, как из-под нее кубарем скатывались вниз крохотные животные. Куница, бельчонок, новорожденные котята, мокрые и еще слепые, мышки, хомячки — и все мертвые, бесформенные. Она понимала, что у этих животных нет костей. Они вылезали один за другим — откуда? из нее? — но рождались уже мертвыми.

— Это были дети, не появившиеся на свет по моей вине, и убитые мною котята…

Она пыталась вызвать в душе ненависть к себе, но чувствовала только жалость. Губы дрожали, слезы ручьем катились по щекам. Кто знает, отчего этот ужасный сон приснился ей именно сегодня, когда она в первый раз за столько ночей заснула умиротворенная. Должно быть, слишком много съела и выпила или музыка пробудила в ней желания, а нерожденный ребенок явился как наказание за грешные мысли. А может, это связано с переживаниями по поводу родов Поппы… Она было решила сварить себе кофе, но тут зазвонил телефон. Тони справлялась о ее самочувствии и о том, как она спала.

— Прекрасно, — ответила Тоска и начала было благодарить за вчерашнее, но Тони тут же перебила ее, пригласив еще на один концерт через два дня.

— Мы будем вдвоем, — сообщила она. — Джиджи в Генуе проводит журналистское расследование.

Солнце стояло высоко, по радио говорили о росте инфляции. Тоска переключила на другую программу и услышала знакомую музыку — увертюру Верди, ее часто наигрывал Марио. Она стала тихонько подпевать. Теперь можно выкинуть из головы тот сон и начать день новыми, необычными ощущениями — красивой музыкой и зарождающейся дружбой. Вроде ничего особенного, но в ее одинокой жизни это так много значит. Однако какая-то мысль среди прочих назойливо лезла в голову, не давая успокоиться. Взгляд сам собой остановился на трех детенышах Миммо, которые наелись и снова улеглись спать. Да, она это знала точно: Миммо отравили. Не вкупе с другими брошенными котами, а именно его, нарочно. Она любила его, как сына, а его убили…

Она всегда это знала, только не хотела вникать в подробности и выяснять причины, уговаривая себя, что отрава могла попасть в рот любому коту. Зимой коты отдыхающих считались в городке врагами, равно как и их хозяева. Но здесь все было иначе, в этом она уверена. Когда Бруно ушел от нее навсегда, Тоска стала говорить о Миммо как о единственном друге. Все видели, как она гуляла с ним по пляжу в погожие дни, слышали, как звала, разыскивая аж у Сан-Лоренцо, когда начинались кошачьи свадьбы. И злорадно усмехаясь, готовили расправу. Скорее всего, эту мысль подал кто-нибудь из обитателей рыбацких домов на пляже: она родилась, когда мужчины чинили сети, ребятишки делали уроки, а женщины готовили еду.

Пусть зарубит себе на носу эта приезжая, что местные обычаи надо уважать: у них в городке не принято кошку любить, как человека. Она видела, как у некоторых мужчин при ее появлении лица перекашивались от злобы. В ответ на ее «здравствуйте» цедили что-то сквозь зубы, а за спиной она слышала смех — хриплый, похабный. Кто знает, кому поручили дать отраву… Какому-нибудь мальчишке, должно быть: он не привлечет к себе внимания, когда якобы случайно уронит на дорогу кусочки с ядом, приготовленные его матерью. И ее он должен почитать как святую — так учат Бог, священник и отец: дескать, все женщины в мире делятся на две категории, с одной стороны, жена, мать и сестра, с другой — шлюхи.

Щеки пылали от гнева, дышать стало тяжело, она и не заметила, как достала из холодильника бутылку. Только когда уже вылила остатки в стакан, с удивлением обнаружила, что делает. Она вздохнула, ощущая во рту какую-то вяжущую слизь, и решила сегодня никуда не выходить. В спальне на постели творилось черт знает что, но она и пальцем не шевельнула, чтобы поправить. Рухнула как подкошенная и через секунду уже храпела.