Они ушли - страница 6

  - Тебе приснилось.

  И пошел завтрак готовить. Я слышала, как он ругается. Обжегся, наверное.

  Вечером он пришел и сказал, что его брат умер. Убежал из этого приюта, скитался по лесам, потом вышел на трассу. Машина его насмерть сбила. Ночью. Водитель не заметил.

  Коля рассказал мне. А потом посмотрел пристально - и ударил. И еще раз ударил. Сильно. Он меня долго бил, но я молчала. Я знала, что он злится из-за того, что его брат пришел попрощаться не с ним, а со мной. Хотя он видел меня, только когда смотрел на меня с фото. Но пришел ко мне. Я понимала, что Коля из-за этого сердится. Он ведь столько денег заплатил за его лечение. Он и за меня платил. За всех платил и ничего не получал.

  Он избил меня и уехал: ему надо было забрать тело брата и организовать похороны.

  У меня болело все тело, лицо было разбито, поэтому, когда позвонил Олег, мой брат, я не взяла трубку.

  Я знала, что все заживет.

  Только Коля не понимает этого. Он думает, что боль - это навсегда.

  И Олег так думает.

  А боль - это духи у мачехи.

  Коля

  Прихожу, а она ходит по комнате в одной ночнушке. На плече - синяк. Специально не прикрылась ничем, чтобы я видел. Я вижу. Говорю: 'Кофту набрось, холодно'. Она смотрит только растерянно. Красивая. Такие красивые бывают только вот такие, как она: с всклокоченными волосами, синяками под глазами, с губами, обкусанными до крови. Ни черта не понятно, почему так. И хочется на нее смотреть, и больно.

  Есть бабы как бабы: волосы крутят, брови скубут, мажутся кремами всякими. С ними и в свет выйти, и потрахаться хорошо. Но такого чтоб смотреть хотелось постоянно, смотреть и смотреть на них - такого нет. Это только Настя такая. Поэтому и не гоню. Толку-то от нее ноль. Пожрать не приготовит и в постели рыбина холодная. Если жениться захочу, остепениться там, все дела, то ну ее на хер. Как бабла нормально подыму, сразу. Тогда и бабу нормальную заведу. Нормальная же баба - как? Ей сразу детей подавай. А на хера мне сейчас спиногрызы? Я вообще этих мелких, честно говоря, не люблю. Орут так, что башка раскалывается. Не хочу детей. Витьку мелкого помню - тоже все орал. У нас три года разницы, я уже соображал, а он еще мелким был совсем. Бесил страшно, однажды даже...

  Это все она. Та баба. Из-за нее все.

  Конечно, нет. Стыдно до сих пор в такое верить. Сам виноват. Не сдержался. Надо работать над собой. Силу воли развивать. Не срываться. Мне трудно это. Такой я.

  Но, блядь, та баба... Все-таки что-то в ней было.

  Я ж тогда Витьку чуть не убил. Бил даже ногами. Он лежал уже, не двигался. А я все бил. Не мог остановиться.

  Если б родители не пришли...

  Он живучий был, хоть и слабый. Тощий, глазастый, неуклюжий. С улыбочкой этой мерзкой... То ли виноватой, то ли, наоборот, выебывающейся. А я его... А че он тогда лез под руку?.. Я собираю этот конструктор сраный, а он лезет... Я собираю, а он разваливает все к хуям! Какого хрена?! Да понятно, что малой, что тупой, но... я не выдержал... вмазал, блядь, сперва по этому конструктору, потом по его роже... и все, не смог остановиться...

  Нет, это все та баба. Вот никто не поверит, я сам не верю, но это она.

  В нашем доме жили какие-то черные. Детей у них до хера было, все оборванные и прихуевшие, игрушки у наших малых пиздили только так. Ты ему 'отдай', а он такой типа 'моя твоя не понимай', ты отбирать - а он в слезы. Ор во дворе вечно стоял. Они между собой пиздились страшно, отбирали друг у друга то, что у наших детей вырвать пришлось. Сученыши мелкие. Я все смотрел на них и думал: только попробуйте. Попробуйте только что-то мое взять, убью. И как-то один полез. Типа дай с машинкой поиграть. Ага, так я разогнался давать. Кулаком ему в лобешник! Он - в вой. Мамашка его подлетела. Что-то по-своему кричит, видимо, на меня. А я только машинку к груди прижимаю. И тут эта подходит. Куртка на ней была черная, грязная вся, как будто она по земле валялась. Она нагнулась ко мне, сказала:

  - Чужих бить не сможешь, своих - не остановишься, - и еще что-то добавила на своем, вороньем.