Опасности прекрасный лик - страница 33

— Джорджия, — простонала она.

Верный охотничий пес был последним звеном, связывавшим ее с детством. Он был щенком, когда умерла мать. Джорджия была другом детства Пенни. Она была на ферме, когда покончил с собой отец. Как будто последний кусочек старой жизни исчез, и Пенни осталась одна среди чужих людей и странных происшествий. Даже Дом показался ей теперь чужим, с этой возникшей в его глазах жалостью. Еще более чужой — Сьюзан, с ее неутолимым желанием быть матерью, а не подругой.

Когда в шесть часов утра сестра пришла посмотреть, как она, Пенни не спала.

— Как вас зовут? — спросила Пенни женщину, когда та торопливо делала свое дело.

— Элис, милая.

— Элис, мне нужно зеркало.

Просьба встревожила сестру. Это была молодая, очень хорошенькая женщина, новенькая в госпитале.

— Не сейчас, дорогая. Подождите, пока окрепнете.

— Мне нужно зеркало сейчас. Обещаю вам, я не расстроюсь. У меня совсем плохо с лицом, правда?

— Пластическая хирургия сейчас творит просто чудеса, — ответила Элис.

Значит, Грум не просто так пытался запугать ее.

— Пожалуйста, дайте мне зеркало.

Чуть позже тем же утром сестра принесла ей зеркало. Пенни дождалась, пока осталась одна, прежде чем посмотреть на себя. Опухоль вокруг глаз была такой сильной, что они еле открывались. Пенни осторожно попробовала снять повязку с других частей лица. Челюсть была скреплена проволокой, синие губы рассечены. Больше ей сдвинуть бинты не удалось. Но она увидела, что одна половина лица отличается от другой.

Пенни почувствовала, как из горла ее вырывается крик.

— Ну-ну, милая, конечно же, для вас это потрясение, я же предупреждала. — Элис стояла за дверью. Она вынула зеркало из рук Пенни.

— Что под бинтами?

— Возьмите, милая. Это успокоительное. Вот вода.

— Сначала скажите мне, пожалуйста. — Пенни отвела рукой протянутый стакан.

— Я могу только сказать, что у вас сломаны челюсть и нос. Вам надо поговорить об этом с доктором. Будьте хорошей девочкой, выпейте это. Вам необходимо отдохнуть.

Пенни втянула через соломинку густую жидкость и откинулась на подушки. Элис поправила ей бинты, погладила по руке и заторопилась по своим делам.

Пенни охватило уныние. Ее лицо — ее веселое, с веснушками лицо — было разбито вдребезги. Она раньше не понимала даже, как ей нравится это лицо. В каком-то смысле во всем повинна семья Уитфилд. Сьюзан должна была знать, что представляет из себя Грум. Джонни мог бы задержаться и защитить ее. А где Дом? Почему он еще не пришел навестить ее?

Текли минуты. Со смертью матери ей не на кого было положиться, теперь она понимала это. Даже когда был жив отец. Но тогда все в городе знали, кто она, она вписывалась в привычную схему. Она была озорной дочерью Джана Хаутена, который владел тыквенным полем у хребта Таконик. Из него не вышел фермер-молокопроизводитель, но он защитил бы ее от Грума. Он скорее бы поверил собственной дочери, а не Груму. А кто такие Уитфилды? Они — друзья Грума.

Перед ней были три варианта. Первый — она предстанет перед судом и отправится в тюрьму и за преступление, совершенное другим человеком. Второй — она будет защищаться, рискуя быть убитой тем же самым человеком.

Третий — она может исчезнуть.

Пенни погрузилась в глубокий сон.

После обеда было время посещения больных. Сьюзан вошла со слезами на глазах. Сестра только что сказала ей, что Пенни видела себя в зеркало.

— Пенни, дорогая…

Пенни не могла говорить. Сьюзан обняла ее и прижала к себе.

«Как же я могу оставить ее, — думала Пенни, прижимаясь к Сьюзан. — Ведь она не виновата, что не знает того, что Грум изнасиловал меня и убил Вайолит. Все, что мне нужно сделать, — это рассказать ей правду. Но я не могу рассказать, потому что тогда он убьет меня».

Стук в дверь заставил их разомкнуть объятия. Сьюзан выпрямилась и сказала Пенни:

— Шериф О'Мара спрашивал, можно ли ему зайти и задать тебе несколько вопросов? У тебя хватит на это сил?

— Нет.

— Он не собирается спрашивать о чем-то, что можно потом вменить тебе в вину. Он просто хочет услышать твою версию того, что случилось.

— Мне все равно. — Пенни понимала, что шериф стоит за открытой дверью и слушает. — Я не хочу ни с кем разговаривать.