Оправдание и спасение - страница 3

стр.

Викентий все дни дома сидел, в комнате Таси, никуда не выходил. Лежит на диване, каких-то букашек из проволоки и ореховой скорлупы мастерит. Весь стол ими заставил.

— Это он от своей четвертой жены скрывается, — говорит Дорик. — Которая ведьма…

— Господи, неужто в самом деле ведьма? — пугается Эльза Егоровна.

— Мало того! — продолжает Дорик. — Она еще что выкинула? Кошку как-то черную сварила. Кости все выбрала, села перед зеркалом и давай кости эти себе в рот класть. Шесть костей испробовала — ничего. А как седьмую положила — нет ее в зеркале, исчезла. Так и сделалась невидимкой.

Дорик пугливо озирается.

— Может, она сейчас здесь где-нибудь…

Тут дедушка из комнаты выходит:

— А знаете, почему батюшка мой покойный по дому ходил? Вина я ему на поминках не налил. Сели поминать, а я забыл. Потом, конечно, налил. А тут сосед входит. «Что это, — говорит, — у вас вино льется?» Поднял я стопку, а у нее дно отвалилось, вот все и вытекло.

— Ну и к чему ты это рассказал? — спрашивает Ольга Леонтьевна.

А еще через несколько дней новое событие — является в дом милиция, два человека, Викентия спрашивают. Вышел он к ним, а они его сразу забрали и увели.

Тася после этого совсем не своя стала. Из комнаты не показывается, дверь на крючке держит. Ольга Леонтьевна извелась вся, стоя возле ее комнаты.

— Что произошло, доченька? — кричит она из-за двери. — Ты расскажи хоть…

Тася сначала ничего говорить не хотела. Потом все же не выдержала:

— Это все из-за Верки…

И рассказывает такую историю. Возвращается как-то Вера домой поздно вечером, стали они с Викентием спать укладываться. Викентий уже в постели, а Вера у шкафа стоит, рубашку ночную ищет.

— Боже! — ахает Ольга Леонтьевна. — Это он сам тебе все рассказывал?

И тут видит Викентий у Веры на пояснице в самом низу синяк, да круглый такой, ровный, будто медаль. «Что это у тебя?» — спрашивает. А она не видит. «Где?» — говорит. Подошла к нему, он тут и разглядел, что это никакой не синяк вовсе, а круглая канцелярская печать. Вспомнил тут Викентий, что ему про начальника паспортного стола говорили. Вере он тогда ничего не сказал. Только на другой день является в паспортный стол, прямо к этому начальнику. Да так, у всех на глазах, и ударил его. Сначала рукой по лицу, потом стулом по голове. Как не убил только? Начальник после неделю в больнице валялся.

— Какой ужас! — морщится Ольга Леонтьевна. А Тася так вся и вспыхнула:

— Ты не понимаешь, мама! Он же Верку заклеймил, как последнюю девку! Паспортист этот!

Тася все эти дни места себе не находила: как помочь Викентию? А как-то Колупаева с первого этажа встречает ее у подъезда:

— Ты сходи в скверик возле суда. Там, говорят, бывают люди, которые могут помочь.

Тася, конечно, в тот же день понеслась в скверик. Как раз перерыв между судебными заседаниями был, народу в скверике полно, ни одного свободного места. В дальнем конце Тася увидела старичка на лавочке, благообразный такой, с усиками. Газетку на коленях расстелил, бутерброд ест, чай из термоса наливает. Вокруг него женщины какие-то, целая толпа, обступили его.

— Ладно, — доносится до Таси голос старичка. — Попробую… Обещать наверняка не обещаю, но кое-какие связи у меня есть. Прошу только — никому! Поняли? Даже адвокатам.

Дождалась Тася, когда женщины снова в суд ушли, подсела к старичку. Тот поглядел на нее и спрашивает:

— Вам что, тоже помощь нужна?

Слушает он рассказ Таси, сам бутерброд свой доедает, потом говорит:

— Что ж, попробуем облегчить его положение.

— Денег у меня сейчас с собой нет, — говорит Тася. — Но завтра я непременно принесу.

Старичок газетой машет.

— Не сейчас, не сейчас… После приговора. Ведь разное может быть. Полное оправдание — одна цена. Условное осуждение — другая. Статья с более легким наказанием — третья. Или, к примеру, вовсе не то наказание, что просил прокурор. Все может быть. Вы понимаете, речь не столько обо мне. Я ведь не один…

— Понимаю, — говорит Тася.

Теперь у нее только и была одна забота — собрать денег. Дома-то сбережений никаких. Назанимали они с Ольгой Леонтьевной у соседей сколько можно было. Тасе все казалось, что мало. А тут Дорик газету им показывает: