Осада - страница 7
Эгон ненавидящим взглядом окинул отца.
— Вы предлагаете мне предательство?
— Меня не интересует, как вы оцениваете мое предложение, Эгон. Я заинтересован в том, чтобы вы выполнили мою волю, и как можно скорее! А точнее говоря, еще до того, как к вашей груди приколят Железный крест!
Эгон закрыл глаза. В этот момент его поразила мысль, насколько в последние минуты произошла перемена власти. Руки невольно сжались в кулаки, хотелось бить ими в бессильной ярости.
«Этот гнилой либерализм… Эта зараза…»
— Если разрешите… Пусть войдет мама…
— Хорошо. Я не желаю больше говорить на эту тему.
Присоединившаяся к их компании мать нисколько не улучшила настроения Эгона. Он чувствовал себя совсем чужим, отца же считал за мелочного жулика-торгаша, который просто пускает его в продажу, как товар, от чего гнетущее состояние, охватившее его, не могли изменить ни материнская любовь, ни ее благожелательность.
Эгон обрадовался, когда можно было уйти спать. До самого рассвета он думал над тем, заявлять ли ему на отца в Национальную контрольную комиссию или нет. Потом решил все-таки не доносить, но и не выполнять требований отца. Он решил считать, будто утреннего разговора вовсе не было, и в соответствии с этим выработать курс своего поведения. Такое решение полностью удовлетворяло его. Он не Брут, чтобы поднять меч на родного отца, но и не презренная тряпка, безвольная марионетка. Между тем Эгон никак не мог взять в толк, откуда отец набрался этих, по его мнению, необычайно вредных либеральных настроений. Свое же решение Эгон считал исключительно мудрым и великодушным: отец еще будет благодарить его за это. Успокоенный, он уснул.
2
Женщина сжимала под мышкой какой-то продолговатый плоский предмет. Подняв голову, она смотрела прямо перед собой и в то же время искоса внимательно следила за окном полуподвала. Дворничиха, сидевшая за швейной машинкой, взглянула на нее. Но женщина сделала вид, будто не заметила этого, и продолжала шагать по керамическим плиткам садовой дорожки. Сердце ее, однако, бешено колотилось в груди, а звуки собственных шагов казались чересчур громкими. Она свернула к подъезду, не сводя взгляда с двери дворника. «Она меня не видела…» — подумала женщина, но щемящее чувство тревоги все же не проходило. Потом она взбежала по лестнице и чуть не задохнулась, пока достигла площадки второго этажа. Ухватившись за перила, остановилась, стараясь отдышаться. Сверху слышался чей-то смех, голоса и скрип дверной ручки. Женщина метнулась к двери и нажала кнопку звонка.
На двери квартиры, в которую она звонила, блестела медная дощечка с надписью: «Золтан Борански». Сверкающая ручка двери тоже свидетельствовала о том, что ее, по-видимому, недавно чистили мелом или кирпичом.
Вниз по лестнице спускались двое — мужчина и женщина. Судя по голосам, это были молодые люди. Лестничная клетка наполнилась их веселым смехом.
Женщина ждала. «Кто-то должен же быть дома… Звонить еще или нет?» Решила позвонить еще раз, когда молодая пара покажется на повороте. Она уже протянула руку к кнопке звонка, как вдруг в двери неожиданно открылось небольшое окошко, в котором показалось лицо домработницы. Холодно кивнув в ответ на приветствие звонившей, она тотчас же любезно улыбнулась приближающейся паре:
— Целую ручку…
В ответ прозвучало: «Добрый день». Женщина повернула голову: действительно, это были молодые люди, он — офицер с трехцветной повязкой на рукаве. Домработница проводила пару долгим доброжелательным взглядом, затем ее взгляд остановился на посетительнице, и улыбка мигом исчезла с ее лица.
— Сейчас доложу, — холодно сказала она, захлопнув окошечко.
Поведение служанки не удивило и даже не обозлило посетительницу. «Дома, значит…» — подумала она и облегченно вздохнула. Уже много лет она не видела Дору… И жалела, что теперь вынуждена была прийти к ней, однако другого выхода она пока не видела и надеялась, что Дора все-таки…
Дора внезапно открыла двери, схватив женщину за руку, буквально втащила ее в квартиру.
— Розочка ты моя, — прошептала она, целуя женщину и быстро захлопывая дверь.