Осень в Пекине - страница 21

— Но он хотел предложить вам работу в Экзопотамии. Место главного врача лагеря.

— Какого еще лагеря? Когда?

— Лагеря Компании: мы будем прокладывать железную дорогу. Через месяц. Но уезжаем мы уже завтра — Анн, Бирюза и я.

— А Бирюза, это кто?

— Наша приятельница.

— Хорошенькая?

Членоед распрямился. Он даже как-то повеселел.

— Да, — сказал Анжель. — Мне нравится.

— А вы влюблены, молодой человек! — произнес профессор с уверенностью.

— Да нет же! — возразил Анжель. — Она любит Анна.

— Но вы-то ее любите?

— Да, — сказал Анжель. — Поэтому и Анн должен ее любить, раз уж она его любит. Ей это будет приятно.

Членоед потер нос.

— Вы, конечно, думайте, что хотите, — сказал он, — но это опасное рассуждение. Так вы считаете, что там хватит места для запуска «Пинга-903»?

— И не только для этого.

— А вы откуда знаете?

— Я инженер, — сказал Анжель.

— Чудесно!

Профессор нажал на звонок у изголовья Корнелия.

— Подождите, — обратился он к Анжелю. — Сейчас мы их разбудим.

— Каким образом?

— Очень просто! — успокоил его Членоед. — Сделаем укол, и все тут. — Он замолчал и углубился в свои мысли.

— О чем вы думаете? — спросил Анжель.

— Я, пожалуй, возьму с собой практиканта, — сказал Членоед. — Очень порядочный парень… — На стуле он чувствовал себя весьма неуютно, и тем не менее продолжил: — Надеюсь, у них и для Крюка найдется работа. Очень хороший механик.

— Наверняка, — сказал Анжель.

В эту минуту вошла медсестра со всем необходимым для уколов.

Теперь имело бы смысл сделать небольшую паузу, поскольку сейчас все станет гораздо сложнее и излагаться будет в виде обычных глав. И понятно почему: уже есть девушка, и притом хорошенькая. Потом появятся и другие, а при таких условиях ни о какой простоте и речи быть не может.

Если бы не это обстоятельство, то все могло бы сложиться в целом ко всеобщей радости, однако раз есть женщины, то должен быть элемент печали. Не то чтобы им это как-то особенно нравилось — во всяком случае, сами они это всегда отрицают, — но грусть приходит вместе с ними. С красивыми. О некрасивых говорить не будем: хватит с нас того, что они вообще существуют. Но, между прочим, они все красивые.

Одну из них зовут Медь, другую — Лаванда, появятся еще и другие, однако уже не в этой книге и совсем в других историях.

В Экзопотамии будет очень много народу, потому что там пустыня. Люди любят скапливаться по пустыням, так как там много места. Они пытаются делать там то же, что делали раньше, однако в пустыне все это выглядит совсем иначе; ибо пустыня являет собой тот фон, на котором все очень хорошо видно, тем более что солнце, как можно предположить, обладает там некими особыми свойствами.

Пустыню часто используют в практических целях. Артур Эддингтон, к примеру, описал способ отлова всех населяющих ее львов: надо просто пропустить весь песок через сито, и львы застрянут на его дне. Самая интересная часть этого процесса — встряхивания. Однако Эддингтон не учел того, что в сите останутся также и камни. Поэтому время от времени я буду рассказывать кое-что и о камнях.

И тогда, движимый чувством голода, Афанарел Парфирогенет отложил свой археологический молоток в сторону и, верный своему девизу (sit tibi terra levis), зашел в палатку, бросив у входа почти обчищенный туркоидный горшок, дабы отобедать.

Для удобства читателя он заполнил анкету со сведениями о себе, которую мы воспроизводим ниже полностью, но типографским способом.

Заполнив анкету, он тут же разорвал ее, ибо ему она была совершенно не нужна: с юных лет он регулярно проделывал несложное упражнение в духе Сократа, именуемое в просторечье gnvqi deaton.