Осиное гнездо - страница 9
Я страдал от утренней зарядки, задыхался, а после трех месяцев муштры, давал три круга свободно.
После утренней пробежки, мокрые, словно купались в одежде, бежали в школу заправлять кровати. Бомбушкарь сразу засыпал, взобравшись на второй ярус, а когда сержант Кошкин давал команду спуститься на пол, падал обязательно кому-то на голову.
На заправку кроватей отводилось несколько минут, потом мы становились в строй и после команды: запевай, шли в столовую.
Казалось: столовая это то место, где можно не только покушать, но и отдохнуть..., хотя бы немного. Но не тут-то было. Вы еще не доели суп, как могли услышать команду: строиться.
Возвратившись в казарму, обязательно с песней и одновременным размахиванием рук, курсантов усаживали в душной казарме впритык друг к другу слушать какой-нибудь талмуд Ленина. Нельзя думать, что это был отдых - это была мучительная борьба со сном. Сержант читал нудно, не соблюдая знаков препинания, сам не понимая, о чем идет речь и, теряя интерес к тому, что держал в руках. В этот раз солдаты сидели так плотно друг к другу, что тепло от одного передавалось другому. Солдатики выпускали пар не только изо рта, но и из отверстия, на котором сидели, поэтому спертый воздух, жара способствовали тому, что глаза закрывались мимо воли, и с этим ничего нельзя было поделать.
Сержант Артемьев монотонно читал устав внутренней службы, а слушатели, утомленные и не отоспавшиеся, после трех бессонных ночей и длинной дороги в товарном вагоне, стали посапывать с закрытыми глазами и опущенными головами.
- Будут ли вопросы? - спросил сержант, после того, как прочитал страницу устава.
Я поднял руку.
- Слушаю вас!
- Мы...
- Называйте свою фамилию, когда встаете!
- Славский, - сказал я.
- Слушаю вас.
- Мы не спали три ночи, мы все как вареные. А вы нас все мучаете, будто мы деревяшки, а не люди. Завтра мы будем другими, вот увидите.
- Не смейте говорить от имени всех, я запрещаю вам говорить от имени остальных. Только от себя и за себя. И то не всегда, не всякий раз, когда вам вздумается. Это вам не гражданка. Вы − солдат славной советской армии и имеете право дышать, кушать, спать, тренироваться и молчать. Прошу спердонить: я не так выразился. Вы обязаны молчать, или выражаясь народным языком, держать поддувало закрытым.
- Мы что - лишены конституции?
- Да, да, вот именно. В армии нет конституции. О конституции забудьте. В армии вместо конституции уставы. А уставы мы будем изучать. Что касаемо бессонных ночей, то вы служите в армии, Советской армии, а она передовая в мире. Так-то, мамкины сыночки. Я тоже ехал вместе с вами, мне тоже хочется спать, но армия есть армия. А вы знаете, на войне, сколько ночей бойцы не спят? Неделями и ничего, а вы каких-то три дня не поспали и уже плачете, мамкины сыночки. Тоже мне неженки! Да вас лупить надо как сидорову козу каждого по отдельности. Будут еще вопросы? Нет вопросов? Тогда снова на заправку кроватей!
4
Распорядок дня в полковой школе был настолько уплотненным, что с шести утра до десяти вечера любой курсант был загружен буквально по минутам. Время перекура или посещения нулевого помещения нигде не значилось. Чтобы отлучиться на несколько минут в общественное место, надо было выдержать целую тираду унизительных упреков со стороны своего или дежурного сержанта. Никто никаких различий не делал, всех стригли под одну гребенку. К примеру, курсант Изанский, спокойно выслушивал любое унижение и даже улыбался при этом, а я очень болезненно переносил любое оскорбительное слово. Смысл любого оскорбительного, унизительного слова лип ко мне как муха на навоз. Я хотел немедленно дать ответ, но любой ответ, любое слово принесло бы мне наказание и сопровождалось бы еще более грубой бранью со стороны сержанта, будь то командира отделения, дежурного по школе, или любого другого, даже сержанта Сухэ, который общался с солдатами на любом, но только не на русском языке. Единственное, где он не плавал, так это в русском мате. Как я узнал гораздо позже, русский мат ˗ это особый пласт языка, который стремится проникнуть в любые языки мира.