Осиротевшее царство - страница 17

Кайсаров стоял в нерешительности и не знал, что делать; он боялся нарушить приказание императора, а также опасался своим непослушанием прогневить всесильного вельможу.

— Что же ты стоишь? Неси червонцы ко мне! — крикнул последний. — Я приказываю.

— Слушаюсь, ваша светлость! — покорно произнёс Кайсаров, и новенькие червонцы очутились не у сестры государя, а у Меншикова.

Император-отрок в тот же день поехал во дворец навестить свою сестру Наталью Алексеевну, а также свою красавицу тётку, царевну Елизавету Петровну.

— Ну что, Наташа, довольна ли ты моим подарком? — самодовольно улыбаясь, спросил он у сестры.

— Каким подарком? — удивилась великая княжна.

— Ведь я прислал тебе с Кайсаровым девять тысяч новеньких червонцев.

— Ни червонцев, ни Кайсарова я и в глаза не видала.

— Как не видала? Не может быть! Я сейчас это узнаю… узнаю, — с волнением проговорил Пётр и приказал позвать Кайсарова.

Тот без боязни рассказал разгневанному государю о происшествии с червонцами.

Император-отрок разразился угрозами против Меншикова.

— Ах, бедный мой Петя! Меншиков слишком много забрал власти и смотрит на тебя как на мальчика, — с улыбкой проговорила Наталья Алексеевна.

— Ну, я научу его смотреть на меня как на императора. Я сейчас же прикажу ему возвратить червонцы. Я сейчас поеду и потребую у Меншикова отчёта.

Вернувшись к себе, император-отрок сейчас же потребовал к себе Меншикова. Александр Данилович не заставил себя дожидаться и своей величавой походкой вошёл в кабинет государя. Пётр своим отроческим грозным взглядом встретил временщика. Однако Меншиков нисколько не смутился и твёрдо выдержал этот взгляд.

— Как ты смел, князь, помешать исполнению моего приказа? — гневно проговорил император, возвышая свой голос.

— Я никогда, государь, не мешаю исполнять твои приказы, если они служат к твоему величию и к величию нашей земли, — спокойно промолвил Меншиков.

— Где червонцы, которые я отправил сегодня в подарок к сестре? Где они? Как смел ты не послать их по назначению? — всё более и более сердясь, воскликнул государь.

— Ведомо тебе, государь, что наша казна истощена; вот я и задумал было употребить эти девять тысяч червонцев на более полезное дело и об этом хотел сегодня же представить вашему величеству проект.

— Всё это так, но не забывай, князь, что я — твой император, а ты — мой подданный… ты не смеешь нарушать мои приказания!.. Не смеешь!.. — Император-отрок со злобой смотрел на Меншикова. — Я заставлю, я научу тебя мне повиноваться, — добавил Пётр и сердито отвернулся от своего первого министра.

Меншиков был поражён и удивлён: таким грозным он никогда не видал Петра; в словах и в глазах царственного отрока был виден теперь его великий дед. Император-отрок, дотоле боязливый и покорный, вдруг переменился и заговорил голосом имеющего верховную власть. Меншиков смотрел на Петра как на мальчика, и этот мальчик теперь стал приказывать, повелевать ему!..

«Что это значит?.. Я не узнаю государя, он кричит на меня, приказывает… Видно, Долгоруковы вооружили против меня Петра… это — их работа… их», — думал Александр Данилович, понуря свою голову, и тихо, покорно произнёс:

— Государь, ваше величество… смени гнев на милость!.. Червонцы я сейчас же пошлю великой княжне, сейчас пошлю… Прикажешь, ещё своих добавлю!

— Твоих, князь, ни мне, ни моей сестре не надо; береги их для себя и предлагать мне не смей. Но повторяю, меня волнует, что ты, кажется, забыл, что я — император, — гневно и с достоинством проговорил Пётр.

Меншиков испуганно притих.

— Прости, государь, — чуть слышно проговорил он.

Император-отрок имел доброе, податливое сердце; ему стало жаль Меншикова, и он, протягивая ему руку, совершенно спокойно произнёс:

— Князь, на этот раз я тебя прощаю и не гневаюсь на тебя.

Меншиков подобострастно раскланялся.

Эта приниженность окрылила Петра II; он стал ещё более отдаляться от своего первого министра. Как ни хитёр был Меншиков, но, сделав большой промах историей с червонцами, он окончательно восстановил против себя юного государя и его сестру, царевну Наталью.

Император-отрок с великими княжнами и со всем двором переехал в Петергоф и чрезвычайно радовался тому, что вырвался из-под опеки, из дома Меншикова, и Александр Данилович стал опасаться, что дни его власти сочтены.