Осколки. Краткие заметки о жизни и кино - страница 11
Отца с мамой долго не было. Их забрали на Лубянку. Пришли вечером вдвоем, хмурые. И сразу закрылись в своей комнате, долго и тихо о чем-то говорили. Потом отец вышел и сказал нам с братом, что Ковалевский — «враг народа».
Еще через день солдаты стали вытаскивать имущество Ковалевских вниз и грузить в кузов «Студебекера».
Наша мама со слезами на глазах попрощалась с женой Ковалевского, поцеловала девочек. Брата Кости не было — он ушел на занятия в МГИМО. Я спустился во двор, попрощался с Ковалевской и ее дочками. Они сели в черную «эмку»…
Позже мы узнали, что их выслали в какой-то городок в Подмосковье. Но Ковалевская добилась через несколько лет реабилитации мужа, и они вернулись в Москву, получив квартиру в «высотке» на площади Восстания.
…Отец долго ходил мрачный. Его целый месяц вызывали на Лубянку по «делу Ковалевского». К счастью, они нигде не пересекались на фронте…
Скоро подоспела последняя школьная четверть. После школы я собирался поступать в МГИМО, где уже учился мой брат. Но тут случилось то, что перевернуло мою жизнь…
Шел урок физкультуры. Учитель Рувим Хатаевич (это имя я запомнил на всю жизнь) сказал, чтобы каждый ученик подтянулся на перекладине, сколько может. Я, перворазрядник по боксу и чемпион Москвы по юношам, мог подтянуться раз сто, но у меня была травма запястья правой руки, и она была забинтована.
Я сказал об этом учителю, но он настаивал на своем. Я опять отказался. Тогда Хатаевич стал оскорблять меня, называя слабаком, бабой и т. п. Надо сказать, что, не имея никаких успехов в спорте, Хатаевич завидовал тем, кто хоть как-то проявил себя. Первые оскорбления я еще вытерпел, но Хатаевич продолжал орать на меня, и я не выдержал. Здоровой левой рукой я влепил ему «хук»… Это был чистый нокаут.
На педсовет в школу вызвали моего отца. Стоял вопрос об исключении меня из школы за хулиганство и нанесении побоев преподавателю. Была вероятность передачи дела в милицию…
Частично спас меня директор школы Трофим Никитич. Он был фронтовиком, на войне лишился руки, преподавал у нас математику. Директор голосовал последним, и его голос оказался решающим. Большинство проголосовало за то, чтобы только поставить мне оценку три с минусом за поведение в четверти. Но оставался вопрос о передаче дела в милицию…
И тут выступил мой отец.
Он пришел на педсовет в мундире со всеми «регалиями». Посему выглядел весьма внушительно. Частично взяв грехи на себя, поскольку у него почти не было ни времени, ни возможности воспитывать сына, отец просил не ломать мне жизнь и не посылать документы в милицию. Он дал честное слово офицера, что отдаст меня для исправления в солдаты.
— Согласен? — спросил меня Трофим Никитич, заканчивая педсовет.
— Согласен, — сказал я.
А что мне еще оставалось?
Школу я окончил с серебряной медалью. Учительница по литературе ну никак не могла поставить мне пятерку за сочинение. Зато физик подарил «Занимательную физику» Перельмана. Он был явно из «бывших», старик с гвардейской выправкой, всегда одетый в мундир с высоким воротом…
А молодая учительница английского языка Галина Осиповна сказала, что у меня идеальный английский…
Старушка-химичка просто расцеловала меня, а Трофим Никитич пожал мне руку и прижал к себе…
На выпускной вечер в школу мы пригласили девчонок из соседней 134-й, женской. Я тогда впервые в жизни надел нормальный костюм. Мама купила его в честь начала моей взрослой жизни. Да и все ребята тоже впервые были в костюмах и стали совсем непохожими на себя (большинство из нас носили одежду, перешитую из отцовских гимнастерок, брюк и галифе).
Перед началом вечера мы выпили в пивной по кружке пива — наверное, для храбрости, ведь у большинства из нас не было никакого опыта общения с девчонками…
Фойе школы было украшено поздравительными транспарантами. Над ними висел самый большой лозунг «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!»
В фойе — полсотни учеников и группа учителей, которую возглавлял директор школы Трофим Никитич. Пустой левый рукав его пиджака был заправлен в боковой карман. Слева на груди — три орденские планки, а справа — две нашивки за тяжелые ранения.