Осколки. Краткие заметки о жизни и кино - страница 12

Ребята, среди которых был и я, преувеличенно громко смеялись, слушая какие-то на ухо рассказываемые истории.

Отворилась входная дверь, и вошла группа преподавателей женской школы.

Коллеги сердечно встретили их. Вслед за ними в фойе словно влетела стая белых бабочек. Это были выпускницы женской школы. Все они были в белых платьях. Сразу же в физкультурном зале заиграл приглашенный военный оркестр, и все потянулись туда.

…Танцевали в основном учителя — друг с другом или с бывшими учениками. Девушки танцевали друг с другом, а парни, многие из которых не умели танцевать, подпирали спинами стены физкультурного зала. Некоторые забрались на верхушку шведской стенки и сидели там, как куры на насесте, наблюдая за танцующими.

Я тоже подпирал стенку, глядя, как лихо вальсирует с какой-то учительницей однорукий Трофим Никитич.

Несколько девушек, которые не танцевали, стояли у противоположной стены. Неожиданно одна из них решительно направилась через весь зал к стене, которую подпирали парни. Она подошла прямо ко мне.

— Пойдем, потанцуем! — сказала она.

Я смутился и честно ответил:

— Я не умею.

— Ерунда! Я тебя научу. Ты только слушай музыку. А вести буду я, — улыбнулась девушка.

Она, как кавалер, взяла меня за талию и шажками показала танцевальные движения.

— Давай, ну же! Раз, два, три. Раз, два, три.

Сначала я наступал ей на ноги и часто извинялся, но вскоре у меня стало получаться.

— Меня зовут Ира, — сказала девушка.

— Сергей, — ответил я.

— А чего у тебя шрамы на бровях? Дерешься? — спросила Ира.

— Да нет, это от бокса, — смутился я.

Мы шли по вечерней Москве. Повсюду играла музыка. Стайки выпускников слетались на Красную площадь. Здесь тоже танцевали — кто-то принес патефон с пластинками…

На Патриарших прудах мы сели на еще незанятую скамейку, слушали доносившуюся из открытых окон музыку.

— А я вон там живу. Четвертый этаж, два крайних окна. Балкон видишь? — показала Ира.

— Ага! Здорово! Зимой можно на балкон выйти, — сказал я.

— Зачем? — поинтересовалась Ира.

— Так зимой здесь каток. Красиво, все кругом белое, лед сверкает, играет музыка, — ответил я.

— Ой, а ты, Сергей, романтик! Теперь понятно, почему бокс, — рассмеялась Ира.

— Почему? — удивился я.

— Почти все романтические поэты были забияками и драчунами. Ты случайно стихи не пишешь? — спросила Ира

— А что? — с вызовом спросил я.

— Ну, правда? — не отставала Ира.

— Ну, пишу, — я смутился, как будто сознался в чем-то непозволительном.

— Тогда прочти что-нибудь, — попросила Ира.

Я долго молчал, но потом решился и начал читать:

«Дяденька» Бросьте Ругаться! Мы ведь В коммунизм идем, А то не пустят, — братцы!

Вот «Пивная». Давай зайдем?..Кто сказал? Вы это бросьте! На виду Всей Европы — пьяны.

Эх, дядя, дядя! Нужно со злостьюВ себе заделывать такие изъяны!

Эй вы, юноша-мимоза! Бросьте тоже валять дурака. Хватит мечтать о цветочках — розах, Пошли с нами — вот наша рука!

Ох, интеллигент! Вы еще ноете! Неужели не надоело плакать? Стыдно, кругом дамы — А вы воете, Эх вы, Прилизанная Слякоть!..»

Я замолчал, и наступила томительная пауза.

— Ничего, только очень уж под Маяковского, — наконец прервала паузу Ира.

— Я в литобъединение, в Политехнический, отнес, там тоже сказали, что подражаю, надо свое писать, — вздохнул я.

— Написал? — с улыбкой спросила Ира.

Я, решившись, кивнул головой и начал читать стихи:

Три краски: желтая, красная, черная…Холод, ветер и мелкий дождь. Картина, в общем, порядком минорнаяИ вызывает озноб и дрожь.

Картина вставлена в раму оконную, Капли сердито дробят стекло. Гляжу из окна на картину сонную, Из дома на холод смотреть тепло.

А старый сад весь засыпан листьями, Словно прошел желто-красный снег. И в эту картину фигурой лишнею, Зачем-то вписан смешной человек.

— Это мне больше нравится. А ты куда поступать собираешься? — серьезно сказала Ира.

— Тут у меня проблема, хотел в МГИМО, но… — я не договорил и спросил Иру:

— А ты куда?

— В МГУ, на исторический, — сказала она.

Мы помолчали.

Ира посмотрела на меня и улыбнулась:

— Ты странный, не похожий на других парней.

— Чем же это я странный? — спросил я.