Останься - страница 15
– Мама купила нам новые шапки!
– С помпонами!
Я ахаю.
– Не может быть! Тогда почему вы не в них?
– Мамочка говорит, еще не так холодно, – сообщает мне Джун.
Я давлюсь ругательством. Разумеется, как же иначе. Кара эксперт во всем, в том числе в высчитывании сезонных изменений в Торонто и выдаче разрешений нашим детям носить шапки. Чтобы отвлечься, я кружу детей еще раз, а они счастливо пищат.
– Будь так добр, поставь их на место! – раздается резкий голос у двери. – Они еще не завтракали, и, если будешь и дальше их крутить, их может стошнить.
То ругательство, которое раньше застряло у меня в горле, теперь превращается в цепочку бранных слов, и они все вместе рвутся наружу. Но вместо этого я делаю вдох и мягко опускаю дочерей на ноги.
– РУФУС! – кричит Джун. Пес только что вышел из-за угла, чтобы посмотреть, к чему вся суета в холле. Такой вот он дерьмовый охранник, раз только сейчас соизволил показать нос. Ленивый засранец.
Когда близняшки уносятся тискать собаку, я поворачиваюсь к Каре и заставляю себя посмотреть на нее. И вот что я вижу: блестящие каштановые волосы, упругими локонами спадающие по плечам, гибкое тело, прикрытое джинсами и кожаной курткой, яркий шерстяной шарф, оттеняющий цвет ее щек. Уж ей развод точно на пользу. Или, может быть, ей на пользу идет новый парень, дантист. Старый добрый Дантист Дэн, мужчина, который проводит с моими детьми больше времени, чем я сам.
Но разве ее это волнует?
Эта женщина сама решила, что я недостоин оставаться полноправным членом семьи. Что моим детям будет лучше видеться с папочкой раз в неделю или даже в две. Она забросила меня в дальний ящик, как будто я какая-нибудь из ее дизайнерских шмоток, которая вышла из моды.
Во мне непроизвольно закипает гнев. Но я не хочу начинать день со злобы, и это не тот тон, которым стоит обращаться к Ее Величеству. Поэтому я выдавливаю из себя нечто славное:
– Как дела, Кара? Ты отлично выглядишь. – Я не лгу к тому же. Моя бывшая так же прекрасна, как и в день нашей свадьбы.
– Я бы сказала тебе то же самое, но… – Она слегка задирает носик. – У тебя сломалась бритва?
Я выдаю ей кривую улыбку.
– Не-а. Примеряю роль брутального парня, – показываю я на бороду. – Что? Слишком высоко целюсь?
Нехотя она вытягивает губы в улыбку.
– Прости, Мэтти, но да, ты недотягиваешь.
Меня немного смягчает ее ласковое «Мэтти». С Карой никогда не знаешь, что тебя ждет – смешливая двадцатидвухлетняя болтушка, какой я ее встретил, или язвительная, жесткая женщина, которая развелась со мной в двадцать девять.
Порой меня и сейчас удивляют ее перемены. Конечно, некоторые неприятные черты ее характера сопровождали весь наш брак – ее пессимизм, ее несдержанность, ее нетерпеливость. Но сначала она была веселой. Она рисковала, смеялась, умела расслабляться. Но почему-то затем эти расслабленные периоды случались все реже и реже и она становилась все более и более непреклонной.
Конечно, она перекладывает всю вину на меня. Говорит, что мой хоккейный образ жизни все испортил, что я все испортил. «Я устала разочаровываться», – прошептала она после одной из наших ссор, всего за пару месяцев до развода. В тот раз я пропустил праздничный ужин в честь годовщины ее родителей, потому что наш рейс из Мичигана задержался из-за метели. Разумеется, я не хотел пропускать никаких важных событий, но в глазах Кары это было еще одной неоновой вывеской, сигналящей: «Моему мужу плевать на меня!»
Мэттью Эриксон, мои дорогие. Неизлечимый разрушитель женских надежд.
– Как бы то ни было, – начинает моя бывшая жена, – уверена, ты уже об этом позаботился, но я хотела напомнить, что девочки сейчас на безглютеновой диете, так что никаких вафель на завтрак.
– Подожди, ты о чем? – Я моргаю в замешательстве. Я всегда готовлю девочкам вафли на завтрак. Это наша традиция.
Кара пренебрежительно фыркает.
– Никакого глютена, Мэтт. Сделай им скрэмбл. Еще я прислала тебе разные варианты обедов и ужинов.
Что за херню она несет?
– Что за херню ты несешь? – спрашиваю я вслух, но тут же съеживаюсь и оборачиваюсь в сторону гостиной, однако девочки слишком увлечены заискиванием перед Руфусом, чтобы услышать плохое слово из папиных уст.