Останься со мной навсегда - страница 10

— Кто ты? Кто ты такая? — Он тряс ее, схватив за плечи.

Когда она подняла на него торжествующие блестящие глаза, он понял, что, вбежав сам не помня как в зал и очутившись на сцене рядом с ней, он просто-напросто последовал ее приказу. Она сказала, что этому фильму без нее не обойтись — и ему даже не пришло в голову усомниться в этом.

— Кто ты? — повторил он.

— Я уже представилась, — ответила она. — Ты разве не слышал?

— Я не слышал, — признался он.

— Тогда где же ты был? И, кстати, кто такой ты?

— Я спросил, кто ты такая. Сейчас вопросы задаю я.

Он сильнее сжал ее плечи — и сразу же отпустил, заметив, что она слегка поморщилась, как будто от боли.

— Я Вероника, — произнесла она по-детски чистым, солнечным голосом. Казалось, сама только что сделала это открытие и безумно рада тому, что она не кто иная, а Вероника. И даже не подумала добавить свою фамилию, как будто она — единственная Вероника на этом свете. — А ты что, подумал, я клоун?

Он расхохотался.

— Все, что угодно, только не клоун. Ты абсолютно не похожа на клоуна.

— Очень жаль, — она вздохнула с притворным разочарованием. — Я так старалась!

— Почему ты сказала, что хочешь сыграть эту роль? — спросил он. — Ты ведь не можешь знать, что это за роль.

— Я и не знаю, что это за роль, — согласилась она. — Но мне почему-то захотелось ее сыграть.

— Хочешь знать, кто написал эту роль?

— Кто?

— Тот же, кто решает, брать тебя на роль или нет.

— А кто решает?

— Я.

Ее ресницы взметнулись вверх, и глаза заблестели еще сильнее.

— Ты возьмешь меня на роль? — моментально прореагировала она.

Он наклонил голову, вглядываясь в ее по-дерзки красивые черты.

— Я думаю, этому фильму никак не обойтись без тебя, — медленно проговорил он.

Она вдруг резко повернулась в сторону.

— Он взял меня на роль! — радостно объявила она, обращаясь к камере.

Только сейчас он понял, что все это время съемка продолжалась.

— И тогда я решила, что ни за что на свете не стану палеонтологом.

Этими словами Вероника завершила свой рассказ о раскопках и, допив кока-колу, спрыгнула с мраморного края бассейна, и поплыла в прозрачной голубоватой воде. Габриэле некоторое время наблюдал, как ее гибкое, грациозное тело ритмично движется под самой поверхностью воды, подернутой легкой рябью, потом отставил в сторону бокал и последовал за ней.

— А тут как раз подвернулась кинопроба, — сказал он, плывя рядом с ней. — Что называется, свалилась с неба… Я рад за тебя, Вероника, за фильм, конечно, тоже. Наверное, прежде всего за фильм.

Она легла на спину, и ее длинные волосы расплылись темным полукругом вокруг ее головы, потом перевернулась на бок.

— Боюсь, еще рано радоваться, — сказала она, но в ее голосе не было и тени неуверенности. — Я никогда в жизни не играла и вообще абсолютно не умею имитировать, перевоплощаться и так далее. Я просто не представляю, как буду играть твою героиню.

Он рассмеялся, вспомнив ее «имитацию» клоуна.

— Моя героиня тоже не умеет перевоплощаться, — сказал он. — Она просто красивая девушка с ярким характером и умеет делать лишь одно: быть самой собой. Но она умеет делать это так красиво, что этого вполне достаточно. Зачем ей перевоплощаться? — Они доплыли до противоположного края бассейна. Он взобрался на лесенку и протянул ей обе руки, помогая вылезти из воды. — Кстати, у моей героини нет никакой профессии, — продолжал он. — Я просто не смог придумать профессию для нее. Я решил, что она, наверное, еще учится в школе — потому и искал очень молодую девушку.

— У меня далеко не школьный возраст, Габриэле, — сказала Вероника, обертываясь ярко-розовым махровым полотенцем, которое он набросил ей на плечи. — Люди не учатся в школе в двадцать четыре года — или я ошибаюсь?

Он внимательно посмотрел на нее. Во время пробы, наблюдая за ней через экран телевизора, он мог вполне допустить, что ей уже исполнилось двадцать — очень юные девушки не держатся так уверенно. Но сейчас, вблизи, с мокрыми волосами, беспорядочно и красиво разбросанными по плечам, и с капельками воды на щеках и ресницах, она казалась ему совсем ребенком. И кожа у нее была восхитительно чистой, как у ребенка, с той лишь разницей, что у детей обычно румяные щеки, а на ее щеках не было и намека на румянец. Но ее бледность нельзя было назвать нездоровой — скорее это была даже не бледность, а почти прозрачная белизна мрамора. Гример позаботился о том, чтобы придать ее щекам немного цвета.