Осторожно — пума! - страница 49

Это был последний маршрут отряда. Из-за поисков он сильно запаздывал с окончанием исследований. По ночам люди мерзли в спальных мешках, хотя днем заморозки отступали.

Впереди связки вьючных оленей бежала лайка Николая Соловьева, того самого оленевода, который работал со мной на Огодже. Она вдруг остановилась, понюхала воздух, на загривке поднялась дыбом шерсть. Николай остановил оленей и снял с вьюка берданку.

— Однако его там люди, — сказал он.

— Почему думаешь? — вполголоса спросил Матюков.

— На медведя кобель лаял бы, а тут его бойся. Плохой люди.

Отряд занял боевой порядок. Все были уверены, что произойдет встреча с беглыми. Есть ли у них оружие?

Потихоньку продвигаясь от дерева к дереву вдоль тропы со взведенными курками карабинов, они увидели на тропе голубоватый дымок. Он как будто исходил от тлеющей фигуры человека, вернее, от скелета, обтянутого кожей и одетого в лохмотья ватника. Что это живой человек, заметно было по медленно шарящим вокруг рукам. Человек сидел, поставив ступни ног на землю и подняв колени, на которых лежала его голова. Руками он собирал бумажки и мелкие сучки вокруг себя и медленно клал на огонек, чуть-чуть тлевший между его ног.

Соловьев сразу узнал Кучерявого, хотя все остальные были слишком далеки от мысли, что это он, который числился в погибших.

— Здорово, Миша! — раздался дружный хор нескольких здоровых глоток.

— Ты что, с того света? — последовал грубоватый вопрос.

С трудом подняв голову, Кучерявый посмотрел на ребят невидящими глазами. Никаких эмоций не выразили эти глаза. Все желания, чувства, интерес к окружающему покинули его вместе с силами истощенного тела.

— Миша, что это ты такой дохлый огонек разложил? Смотри кругом сколько дров, — указали подошедшие на валежник.

— Да, до них далеко, — раздался равнодушный хриплый голос.

— И ты собирался дойти до базы сам? Знаешь, сколько до нее?

— Тридцать километров осталось. Теперь я местность знаю… А я его все-таки нашел… Позавчера. Только там одни спички с махоркой остались.

— И ты, что же, за два дня четыре километра прошел? Или опять заблудился?

— Нет, не заблудился. Шел все время. Только теперь уж ползу. На ногах стоять не могу, голова кружится.

— Это хорошо, что на лабазе никаких продуктов не осталось, а то там бы ты и отдал концы на продуктах-то. Сейчас мы тебя чаем сладким поить будем.

В это время уже запылал большой костер. Над ним повисло ведро с водой. Кучерявый протянул руки к огню.

— Хорош, — прошептал он. — Я ведь почти и не грелся, как от Веньки ушел.

Голова его свалилась набок, и он потерял сознание. Неожиданная помощь оборвала туго натянутую струну нервного напряжения, заставлявшую изыскивать силы неизвестно откуда.

Последующие три дня, пока его доставляли в районную больницу в Экимчан, он почти не мог шевелиться. И этот человек надеялся проползти тридцать километров. Надежда была сильнее его физических возможностей. Он видел только одну цель и знал, что достичь ее может только сам, только один. Он уже знал, что съемку давно все закончили, а то, что его будут искать, он даже и не думал.

Наверное, такая вера и надежда в немалой степени способствовали тем, кто стоял насмерть в Бресте и Ленинграде пять лет спустя.

Двадцать один день человек пробыл один в незнакомой и враждебной ему обстановке, без нормальной пищи. Но еще удивительнее, что девятнадцать дней он пробыл без огня и не имел возможности полностью обсушиться и отогреть коченеющее тело. Только хвоя пихты и ели спасала его от дождя и снега. Только могучий инстинкт самосохранения помог найти пищу в тайге. А что он знал о ней, о съедобных растениях? Только ягоды и грибы. Но грибы он не мог использовать потому, что не было огня. Не было даже ножа и тем более других орудий, которые помогли бы добыть пищу. Одна цель и упорное стремление к ней, цепкость и поразительная вера в благополучный исход сделали его непобедимым. Он заставил свое изнуренное тело подчиняться воле.

Через месяц мне пришлось забирать поправившегося Кучерявого из экимчанской больницы. Грузовик мчал нас к нашему полевому аэродрому. Оттуда он должен направиться в Сочи — отогреваться в санаторий. В машине он рассказывал о своей одиссее. Все события воспринимались им спокойно, как само собой разумеющееся. Он не умел рассказывать о своих переживаниях. Создавалось впечатление, что они не беспокоили его или он просто человек без переживаний. А может быть, вот у таких парней, не избалованных жизнью и родителями, и может развиваться столь сильная воля и только такие могут выжить в самых невероятных условиях…