Осторожно, в джунглях засада! - страница 15

Эту книжку очерков я начал с рассказа об обычаях, о легендах, об экзотике. Я не видел на других континентах таких незабываемых, ярких картин, такого быта и искусства. Впрочем, наверное, не стоит публично объясняться в любви, даже если это любовь к Африке. Но как часто за экзотикой, за масками и тамтамами непрошеные колониальные патроны хотят скрыть боль, муку, горькую судьбу Африки. Как им не терпится представить африканцев в виде «детей природы», которым ничего не надо от судьбы. Обескровив Африку в трюмах невольничьих бригов, в концлагерях и тюрьмах, похищая ее природные сокровища, они хотят обокрасть Африку духовно, лишить ее будущего, они пытаются, подобно первым корсарам эпохи работорговли, выменять свободу на безделушки.

Никогда не забуду одной сцены, поразившей и ранившей меня. У богатого отеля, расположенного в живописнейшем месте —,в верховье Нила, появился вдруг африканец. Он был в леопардовой шкуре, с копьем и со щитом, в диадеме, усаженной страусовыми перьями. Прохаживаясь вдоль террасы он временами изображал битву, прыгал, «убивая» воображаемого буйвола. И тут же, изловчившись, подхватывал шиллинги, которые бросали с террасы американские и западногерманские туристы. Это была дешевая оперетта. Я видел перед тем, как юноши-туркана посвящаются в мужчины. Этот праздник включает в себя своеобразную корриду. Молодой туркана должен поразить разъяренного быка копьем, причем поразить в первый и последний раз в жизни, потому что для туркана домашние животные священны. Видимо, кривлявшийся перед отелем и изображал посвящение в мужчины. И пока его фотографировали пресыщенные любители «экзотики», в ста метрах от гостиницы другой африканец зарабатывал на жизнь тем, что добывал крокодиловую кожу. Он выискивал хищника, смыкал ему челюсти и топил. Именно топил, не давая ему дышать. По эта экзотика — не напоказ, это — будни Африки, тревожные, удивительные.

Не оперетта, не водевиль с переодеваниями, а суровая драма, часто трагедия разыгрывается в Африке.

Лука Овонде ушел из суданской деревни Апа-Апа последним из мужчин. Давно уже отправились на заработки соседи, а Лука все на что-то надеялся. У него был участок в 200 акров, и оба сына-погодки (старшему уже 12) помогали отцу. Но не было семян, не было даже мотыги. Урожаи кукурузы, проса и земляного ореха не хватало самой семье, а чиновники из Хартума исправно прибывали за налогами.

Когда от недоедания свалился младший сын, Лука решился. Он покинул свою страну и отправился на заработки в Уганду. Деревня Апа-Апа лишилась последнего взрослого мужчины.

И вот он рассказывает о своем горе, шестидесятилетний седобородый африканец-нилот. Широкополая шляпа затемняет его глаза, глаза, в которых застыли обида и боль. Он теперь оператор по очистке сахара в угандийском городке Лугази. Из ста шиллингов своего месячного заработка семьдесят он пересылает семье.

Но что они могут сделать без него, жена и двое мальчиков? «Я бы так хотел, сэр, вернуться в Судан, домой, к земле», — тихо говорит Лука.

«Я бы так хотел вернуться в Судан, домой к земле…»

…Хиллари Аллаханджу всего 15 лет. Он бежал из Судана вместе с родителями, которым угрожала тюрьма. Военный диктатор генерал Аббуд сделал подавление пилотских племен Южного Судана государственной политикой. Родители Хиллари добивались для африканцев доступа к образованию, к государственной службе, — словом, они отстаивали равноправие нилотов. И должны были поплатиться…

Аллаханджи узнали о грозящем аресте за несколько часов — и успели уйти из своего дома в городе Джуба. Два дня спустя контрабандисты перевели их через границу.

Узнав, что я через неделю буду в Джубе, на его родине, Хиллари меняется в лице. Его ладони намертво прилипают к глазам, к щекам. Что ему видится сейчас? Друзья, с которыми он идет по камышовым зарослям, пугливая девочка с ожерельем из ракушек? Не надо было мне ничего говорить. В свои 15 лет мальчик несет несказанную муку. Он поражен одной из самых страшных болезней, какие существуют на свете, — ностальгией, тоской по родине.