Остров выживших - страница 47

— Они с Хоффманом были приятелями.

— По-моему, ты теперь… тоже недурно ладишь с полковником.

— Он неплохой мужик. Хотя и козел.

Аня хотела было сказать, что ему совсем не обязательно держаться перед ней рубахой-парнем, но решила, что это для него слишком личное, что он не может перед ней раскрыться. В последнее время она совсем перестала понимать, когда Маркус в подходящем настроении для разговора, а когда лучше оставить его в покое; после каждого трагического события в его жизни он становился все более замкнутым. Ей захотелось протянуть руку и прикоснуться к шрамам, пересекавшим его правую щеку и губу, но она вовремя удержалась. Аня не могла сделать этого при посторонних. Она лишь указала на новые шрамы.

— Значит, ты получил их в тюрьме?

Маркус прикрыл глаза, но почти сразу открыл их, как будто лишь моргнул.

— А ведь был таким красавцем!

— Прошло уже полгода. Если ты уже справился с этим, то мог бы поговорить со мной. А то ты ведешь себя так, словно ничего вообще не было.

— А может быть, так я справляюсь с шоком.

— Я писала тебе. — Проклятие, пора уже наконец поговорить начистоту, нравится ему это или нет. Ей всегда казалось, что его раздражает открытое проявление чувств. И ее огорчало то, что он, возможно, так и не понял — даже сейчас, после стольких лет, — что она до сих пор не спит по ночам из-за него. — Я получила твое послание, в котором ты запрещал мне навещать тебя. Но я писала. Два раза в неделю четыре года подряд. Я бы писала каждый день, но боялась тебе надоесть.

Она заметила, что Маркус стиснул зубы, и поняла, как крепко он держит в узде свои эмоции.

— Дом тоже говорил, что писал мне письма. Я получил два или три. В Глыбе не приветствуют общение.

Аня всегда представляла себе, как Маркус просматривает ее письма, затем выбрасывает их, смущенный, недовольный. Сейчас перед глазами ее вставала иная картина: тюремщик читает их своим дружкам и все смеются над глупой девчонкой, цепляющейся за парня, которому суждено умереть в тюрьме. Когда двери Глыбы захлопывались за человеком, жить ему обычно оставалось не больше года. Она тогда уже практически похоронила Маркуса. И теперь ей было стыдно за себя.

— Но ты можешь догадаться, что в них было, — произнесла она.

Мускулы на шее Маркуса снова натянулись.

— Могу.

— Ну… я не изменилась с тех пор. — Она видела, что Хоффман остановился и ждет их. Он перестал расхаживать по снегу с раздраженным и нетерпеливым видом и, встретившись с ней взглядом, отвел глаза, словно увидел интимную сцену. — Мои чувства не менялись и никогда не изменятся.

Маркус издал какой-то негромкий неопределенный звук, словно собирался отделаться от нее своим обычным уклончивым ответом, но в итоге лишь кивнул. Ей даже показалось, что он потрясен. Ей было бы легче, если бы он велел ей отвязаться от него или спал со всеми женщинами подряд; но он не делал ни того ни другого. Ей приходилось бороться с призраками и ломиться в наглухо запертую дверь, за которой он скрывал свои эмоции, как это было принято в семье его родителей.

Но было еще рано — и для него, и для нее. Ни шесть месяцев, ни шесть лет не могли излечить Маркуса, не могли сделать его прежним. Когда они догнали Хоффмана, Аня заставила себя думать о других, более простых вещах — например, о восстановлении общества, находящегося на грани развала.

— Ну а сейчас вы увидите старика, который ведет себя как последний придурок, — пробормотал Хоффман.

Он не сводил взгляда с палубы траулера, словно ждал, что его пригласят на борт. Он был главнокомандующим вооруженными силами КОГ; судно принадлежало ему по законам военного времени. Но сейчас он волновался, как новобранец.

Дверь рулевой рубки распахнулась, и показался седобородый старик с черным от загара лицом.

— Виктор? Виктор, ты, старый негодяй!

— А вот и ты, червяк ленивый! — прорычал Хоффман, ухмыляясь, как мальчишка. — Давай-ка тащи свою толстую задницу с этой прогулочной яхты и привыкай снова плавать на настоящем корабле.

— А я думал, ты меня забыл.

— Нет, чтоб мне пропасть! Мне нужен настоящий моряк.

— Ты говоришь, как адмирал.

— Только не рассказывай мне, что ты сражался с пиратами на этом ночном горшке.