От Калмыцкой степи до Бухары - страница 23

А глядя на них, действительно смущаешься духом и чувствуешь себя ничтожным перед роком. Слишком много тут давалось людям, дабы их возвеличить, и слишком стремительно судьба брала назад свои дары. Слава тускнела, счастье увядало, гибель носилась и не и ведала пощады...

Лошадь осторожно ступает среди бесформенных масс, поодаль от железнодорожной линии. Поздняя осень. Снеговые пятна по сторонам Чем дальше от дороги, степь точно привольнее. Тут высятся остатки почти доисторической Гяур или Гебр-Каш (крепости неверных, огнепоклонников). Прежде вал достигал шести саженей, тянулся на расстоянии 15 /103/ верст. Еще заметны следы кирпичами выложенных галерей. Громадная насыпь, отсутствие построек, отпечаток глубочайшей старины... Мне невольно приходить на память туманные сведения об этом крае в Зенд-Авесте, в Шах-Наме. Когда Ормузд творил, в числе 15 его наилучших созданий были: Мерв (Мору), «чистый и могучий», Герат, Кабул, Ниса (что у Асхабада?) и т. д. Иранская культура тогда довольно далеко шагнула к северу, старалась цивилизовать степь, преображала ее в «страну света», противоположность Турану (областям тьмы). Полумифическими царями насаждается земледелие, народ научается ремеслам (которые, впрочем, часто заимствовались у враждебных племен неарийской крови), наконец грамоте. В этот именно исторически важный момент во главе государства стоит Тахмураф, укротитель демонических сил. При нем возникает мервский город. Подданные живут в довольстве, словно в преддверье золотого века. Наследник Джемшид устраивает оружейные заводы, ткацкие фабрики, бани.

Злые начала сознают свое бессилие сокрушить дело людей и хотят жертвы. Сам Ариман ополчается на правителя. Тахмураф в это время поклонялся звездам, /104/ принявши их культ от скифов[U5]  *). Не в ясную ли южную ночь, когда он в молитвенном настроении глядел на небо с высот мервского кремля, на него спустился бешеный черный вихрь, и царя не стало? Его сын правит, окруженный полнейшим благополучием, достигает безмерного счастья, блаженствует как бы в раю, обожествляет себя; но ассиро-вавилоняне надвигаются на цветущие владения, губят Джемшида, нестерпимо теснят Иран.

Мне ясно представляется здесь, над останками Гяур-Калы, что за общение завязывалось, благодаря таким походам, между нынешнею Закаспийскою областью - объектом туранских нападений - и отдаленнейшими землями юга, востока и запада. Ведь оттуда, параллельно с бесчеловечными указами поработителей, приходили халдейские культурные веянья, а с ними и египетское влияние, и китайское с индийским. Духовным центром Азии в ту эпоху были прибрежья Тигра и Евфрата.

Ужаснее наложенного на иранцев ига трудно /105/ вообразить. Победители, просто утопали в крови новых подданных, давили их под всяким предлогом боевыми колесницами, гнали пленных на веревках, продетых через кольца в губах. Все потреблялось и расхищалось. В опустошенных крепостях оставался лишь идол ненавистного властителя. В народных преданиях он отождествлялся с драконом или грезился, как человек с выросшими у него из плеч змеями, которых приходилось насыщать мозгом людей. Это, так сказать, мрачная сторона иноземного торжества. Оно, помимо того, без сомнения, сказалось благотворно, смешав разноплеменные элементы, дохнув на них чем-то возрождающим, обусловив до некоторой степени появление идей и религии Зороастра.

Незадолго до того освободившийся Иран снова испытывает нашествие. Нападает знаменитый Афросиаб (владыка Самарканда и целого Турана, сам потомок Тахмурафа). Столкновения двух войск происходить у Мерва.

Царь «светлой страны» вздумал прилететь сюда на крылах своей ручной орлиной стаи, но падает на землю. Его заменяет богатырь Рустем, лицо еще до ныне лучезарное для среднеазиатцев. Здесь он бился с врагами и одолел, здесь, /106/ быть может, пребывал впоследствии, когда повелители стали забывать его неоценимые услуги, принуждать старика к принятию зороастровой веры.

Мало мест подходило ему больше города, им же спасенного. Везде по сторонам степь, неоглядный простор‚ вечная опасность от кочевников. *