От Калмыцкой степи до Бухары - страница 28
-------
Сумрак ночи надвигается на железнодорожную станцию Байрам-Али. Два-три строения чернеют, если посмотришь из окон вагона. Пусто и тоскливо по сторонам. Неопределенные груды развалин окаймляют расстилающуюся степь.
Мне не до сна, и отбою нет слетающимся думам и грезам. Какие-то призраки реют в обступающей темноте. Воскресающая старина словно ищет проявление, словно требует внимание... Громадные, африканского типа слоны, ведо- /125/ мые неграми, глухо ступают вдоль развалин. Пучки страусовых перьев веют с лошадиных голов. Кони - в пестрых попонах. Воины - - в панцирях из крокодиловой ножи. Щиты снабжены отверстиями для разглядывания неприятеля. Плоские низкие шапочки прикрывают и темя, и затылок. Эмалированные украшения золотыми цепочками прикреплены к груди начальников. Изредка между египтянами виднеются всадники, одетые и вооруженные по-гречески. Они сидят без стремян и седел. Шлемы с красными и синими султанами... Металлические маски спереди... Длинные обоюдоострые мечи, короткие толстые кинжалы у бедер...
Следом идут эллинские стрелки в кожаных остроконечных головных уборах. Рожечники и трубачи мелькают в рядах.
Несметные дружины эфиопов, сирийцев, киликийцев, карийцев и еще иных ратников тянутся за передовыми отрядами. Это Птолемей Эвергет в III в. до Р. Хр. направляет народы на дальний северо-восток, везде колеблет могущество селевкидов, хочет сделать берега Нила средоточием образованного мира *[U13] ). об этом /126/ дивном походе точно предсказание слышится в одиннадцатой главе пророка Даниила...
Опять все тихо и безлюдно! Только ветер шепчется с пустыней, да из невидимой дали, от разрушающихся стен, доносится не то человеческий стон, не то звериное рычание. Вдруг одна башня начинает светиться, озаряется внутренность богатого покоя. Статуи. Вазы. Драгоценные азиатские ткани. На львиные лапы опирающиеся сиденья. Два взволнованных собеседника, в белой одежде, что-то обсуждают. Расстояние между ними и мною делается все меньше и меньше. Еще мгновение - и внятны голоса.
«Отец», говорит ослепительной красоты юноша величественному старику, откинувшемуся на мраморное ложе: «через насколько дней Антиох сирийский будет здесь *[U14] ). Мы или должны немедленно смириться, или готовиться в смерти. Он непобедим и рать его бесчисленна **[U15] ). Напрасно ты восставал, тщетно ты создавал свое государство. Эвтидему не под силу бороться с селевкидами». «Ты быть ребенком, Дмитрий, когда меня на- /127/ значили правителем этих краев. Греческое влияние падало. Степные варвары теснили. Оседлое покоренное население питало вражду. Я поднял наше значение, я отразил кочевников, я внес дух Эллады в туземный строй. Кроме нас‚ кругом ни у кого не чеканится монета с Геркулесами и Аполлонами. Сто лет лишь прошло со времени Александра, и всему наступает конец. Последние стражи славных заветов‚ мы стоим на крайнем рубеже образованного мира, с горящим факелом в руке, и недалек тот час, что его задует мрак. Уже свирепые парфяне не раз становились между Западом и мною. Оторванный от соплеменников, я волею судьбы приучался к самостоятельности. Мыслимо ли тебе кажется, вкусивши от полноты власти, лишиться ее в пользу тех, кто не понимает, как я, нашего призвания на востоке, кто равнодушен к задачам эллинизма? Поезжай в неприятельский стан, изложи царю, в чем моя идея, уговори его не продолжать братоубийственной войны. Иначе все погибнет‚ - не уцелеть грекам среди Ирана и Турана. У них свой домашний спор, мы же чужие и нам несдобровать».
О чем дальше идет речь - нельзя разобрать. Голубоватый туман опутывает предметы. Ви- /128/ дение расплывается. Ночная бездна, по-прежнему, нема и черна.
Слабые вопли изредка раздаются во тьме. Вот они усиливаются, сливаются. Словно из тысяч грудей рвется выражение ужаса и отчаяния. Густые толпы женщин и детей бегут по равнине. Зарево пожара бросает отблеск на картину сражения у городских ворот. Парфянские и скифские витязи стрелою носятся по всем направлениям. Шестиколесные телеги, запряженные быками и обтянутые шкурами, скрипя, приближаются к Мерву. Живо кидается в глаза странное платье наездников - смесь грубого и пышного. Шаровары, натертые мелом, и короткие безвкусно размалеванные, багряного цвета плащи, пестрые чалмы. Серебром оправленные колчаны, кривые сабли, огромные копья, арканы и плети - все это так и мелькает около валов, так и прибивает искрящимися волнами из окрестной степи.