От прощания до встречи - страница 12

— На то и посланы, — заметил командир и приказал позвать к нему ротных. — Надо подумать, как разумнее рассредоточить отряд.

Улучив минуту, Жичин подошел к начальнику штаба и тихо спросил, что означает «продолжать выполнение приказа».

— Наступать на берег, — ответил капитан. — Немедленно.

— Но они, вероятно, и огонь откроют немедленно, — сказал Жичин.

— Во-о, во-во, — подхватил капитан. — Этого и хочет от нас командование. Именно этого. — Он хитровато прищурился, добавил с улыбкой: — Дога-адливая комсомолия нынче пошла.

— Так то же верная гибель, — произнес Жичин шепотом.

Капитан взял его под руку, отвел в сторону.

— Наши части в эти минуты штурмуют Выборг, — сказал он доверительно. — Войск там, должно быть, видимо-невидимо. Куда ни угодит снаряд, все равно попадет в людей. А тридцать стволов, — он кивнул на финский берег, откуда вновь доносилась канонада, — это не шутка. Все они бьют сейчас туда, могут и штурм сорвать.

Все Жичину стало ясно. Самое лучшее, что можно было в такой ситуации придумать, — это прикусить язык. Он поблагодарил капитана, посоветовался с Прокофьевым и отправился в роты.

«Огонь на себя» — это не самая легкая операция, и Жичину хотелось поговорить с ребятами, взглянуть им в глаза. Он чувствовал, что глаза перед атакой могут сказать о человеке если не все, то очень многое. Начать бы, конечно, лучше с самого себя. Очень жаль, что не видишь собственных глаз. Видишь руки, ноги, а самого главного в себе не видишь. Впрочем, и так он мог сейчас сказать, что выдюжит. Зло появилось, а со злом сам черт не страшен.

До выхода на лед ему удалось перемолвиться лишь с Сашей Орленковым. Вот у кого глаза лучистые, спокойные, готовые к любой неожиданности. Жичин кое-что рассказал ему о ночном бое, он слушал в оба уха, просил рассказать подробнее, но его позвали к командиру взвода. На прощание он сказал потихоньку, что комсомольского вожака собираются представить к награде.

Эта весть вогнала Жичина в краску. Кто-кто, а сам-то он знал, что не сделал ничего такого, за что можно было бы его выделить. Если за ночной бой надо кого-то отличить, то больше всех этого отличия заслужил политрук Прокофьев. Если б не он, Струков едва ли решился бы на атаку. Кое-кого из бойцов можно было бы отметить: Ишутина, к примеру.

«А может быть, оттого пал на меня выбор, что я комсомольский секретарь? — подумалось Жичину. — Не мне лично захотели честь воздать, а вожаку комсомола. И так могло случиться. Но так случиться не должно. Я ведь, помнится, в мыслях даже осуждал Прокофьева и Струкова за их чрезмерное, как мне казалось, рвение. По недомыслию, конечно, по незнанию, но осуждал. С какими же глазами я буду награду получать? Нет, это надо исправить, а то со стыда сгоришь». Он нашел Прокофьева, все чистосердечно выложил ему и, кажется, встретил в его глазах понимание.

— Все будет по справедливости, Федор, — сказал он. — Нам бы лишь от Выборга огонь отвлечь. Там судьба войны решается, что всем помнить надо.

Они вышли на лед, по-родному поглядели друг другу в глаза, обнялись и двинулись в разные стороны.

Едва на льду появились первые построения, с берега вновь ударили батареи. Снаряды рвались то тут, то там. Жичину подумалось, что он больше всего мог быть нужен в первой роте, туда и подался. Ротный улыбнулся ему как старому знакомому. Было и что-то новое в его приветствии: этакое подчеркнутое, но неподдельное внимание. Когда он заговорил о маяке, Жичин понял: о ночном бое уже растрезвонили. Сказал ему, что с маяком обошлось на редкость легко. Он самодовольно прищурился.

— Ты парень дельный, я это сразу определил.

Только он произнес эти слова, как вблизи от них — метрах в пятнадцати, не больше — в лед со звоном врезался крупный снаряд, и в тот же миг перед ними вырос столб воды. Вода на глазах стала оседать, обдавая их брызгами. Ротный рассмеялся.

— Я даже испугаться не успел, — сказал он. — Такая дура — и вся «за молоком».

Он озабоченно оглядел свое воинство, крикнул старшине:

— Передайте по цепи — дистанция между бойцами двадцать метров!

Команда птицей полетела по рядам бойцов.