От Самары до Сиэттла - страница 11

Сейчас я хотел бы рассказать кое-что из моей жизни, это может быть интересным.

До 1896 г., когда умер мой брат Матвей, я рос вместе со своими братом и сестрой, которые были младше меня. Я был одиноким ребенком, так как не было никого в семье моего возраста и мне не с кем было играть. Зимой мы жили в городском доме. Лето я обычно проводил в Большом Уране, нашем поместье, среди загонов со скотом, наблюдая за взрослыми и пытаясь подражать им. Лучшим времяпрепровождением для меня была рыбалка на речушке, которая была перекрыта дамбой и образовывала пруд. Иногда я ходил рыбачить один и пытался делать это как взрослые. Однажды это чуть не стоило мне жизни. Я видел, как иногда мои взрослые приятели прикармливали рыбу в тихих местах. Я сделал также в тайне от других и пошёл рыбачить. Мне посчастливилось поймать большую рыбину, но она затащила меня в пруд, так как я не мог выпустить из рук свою удочку. Меня спасли, но я не хотел идти домой до тех пор, пока не высохну.

С 1896 г. я жил в семье брата Матвея, поэтому лето я проводил в Перовском и там начал учиться вместе с сыном брата Николаем. В 1898 г. мы вместе с ним поехали в Москву сдавать вступительные экзамены. Я поступил, а он - нет. Но было решено не разнимать нас, поэтому мы оба начали учиться в подготовительном классе Александровского коммерческого училища, куда и поступили потом вместе в первый класс. Так в августе 1898 г. начался новый период моей жизни, в Москве.

Я учился на класс ниже, чем мог бы по моему возрасту. Может быть, поэтому я обычно не принимал участие в ребячьих играх. Может быть, этому способствовала дисциплина, установленная в училище: весь день был расписан по часам. Но я обычно занимался тогда, когда многие просто убивали время ничегонеделаньем.

В ноябре в училище разразилась эпидемия тифа, я тоже заболел. Училище было закрыто до Рождества, но я смог вернуться только в феврале. Из-за этого в третьей четверти я занял только второе место по успеваемости. Первое было за Колей Ветчинкиным. Но затем, в конце учебного года, я опять

стал первым учеником, и мы с Колей стали лидерами в классе. Так началась наша дружба и тесный союз.

Сейчас я вернусь к летнему времяпрепровождению. Каждый, кто достигал 10-тилетнего возраста, получал на лето лошадь. Младшие могли только ездить на старой лошади, которая никогда никого не травмировала. Она останавливалась, если наездник начинал с неё сползать; если он падал, то лошадь останавливалась. Самое большое удовольствие было - скакать на лошади. Так как поместье занимало 22 тыс. акров, то пространство для скачек было огромным. Мы устраивали скачки, нарушая запрет. Но кто из нас обращал на это внимание? Ещё было одно удовольствие - купаться в одном из четырёх прудов, образованных дамбами в широкой долине, где находились постройки поместья.

Моя мать всегда пыталась внушать нам, мальчикам, что мы должны изучать дело. Было правило, что мы не имеем права использовать работников без серьёзной причины, связанной с делом. Если мы хотели просто покататься на лошадях, то мы должны были сами поймать лошадей в загоне, седлать их и привести в порядок после прогулки. Если же поездка была связана с какими-то полевыми работами, то работники могли это сделать за нас.

Как только я научился считать и решать простые геометрические задачи, я начал работать как учётчик во время уборки урожая в соседнем поместье Сестринском. Работа состояла в том, чтобы сосчитать площадь, где убран урожай и насчитать оплату за работу. Это занимало только один день в неделю, но этот рабочий день начинался с рассветом, около 5 час. утра, и продолжался до 10-11 час. вечера. Целая очередь выстраивалась перед кассой.

Я помню первую свою ошибку. Старый татарин подошёл к окошку кассы и подал мне деньги, сказав: “Пересчитай!” Я сосчитал деньги, сверил сумму с ведомостью и обнаружил, что выплатил больше, чем полагалось. Я сказал ему об этом, на что он с удивлением ответил: “Это же неправильно, разве не так?” Позднее я стал обнаруживать свои ошибки, так или иначе, и заметил, что возвращали деньги почти исключительно только мусульмане (татары и башкиры), а не христиане. Если же обсчёт был не в пользу работника, то об этом сообщали как те, так и другие. С этого времени я стал уважать мусульман.