От судьбы не уйдёшь - страница 7

— Это ко мне не подходит, — перешла Сабина к обороне. — Я бы тоже охотно читала больше, но приходится целый день работать на кухне, и поэтому у меня нет времени.

Марианна пожалела, что вызвала у матери чувство неполноценности, и захотела загладить вину, однако, едва она что-либо успела сказать, как зазвонил телефон, стоявший на столике в прихожей. Сабина вышла из комнаты, чтобы ответить на звонок. Через некоторое время она вернулась с удивлением в глазах.

— Тебя, — сказала она Марианне. Её голос прозвучал хрипло.

Марианна удивилась. Обычно по вечерам ей никто не звонил.

— Кто это? — спросила она, вставая.

— Господин Тюрнагель!

Удивление Марианны стало ещё больше, когда она услышала ответ. Ничего не сказав, она вышла и прикрыла за собой дверь, которую Сабина специально оставила приоткрытой. Сабина прислушалась, но безуспешно. Марианна разговаривала тихо, хотя не было никакой необходимости что-либо скрывать.

Повод для звонка оказался совершенно безобидный. Вильгельму Тюрнагелю неожиданно пришла в голову мысль позвонить Марианне и спросить её, нет ли у неё желания встретиться с ним через полчаса и сходить в кино. Марианна не возражала.

Когда она вернулась в комнату, мать спросила:

— Чего он хотел?

— Он пригласил меня в кино.

— И что ты ответила? Отказалась?

— Нет.

Сабина потеряла дар речи.

— Что мне одеть, мама?

— Это так трудно? Он предъявляет какие-то претензии? — уколола Сабина.

— Проблема в том, что он зайдёт за мной через полчаса. У меня мало времени.

— Ага, иначе ты бы занялась своим туалетом?

Марианна посмотрела на мать, покачала головой и сказала:

— Если бы ты сама себя послушала, то получила бы правильное представление о своей объективности, которое пошло бы тебе на пользу.

— Я просто раздосадована и думаю, что ты это поймёшь.

— Чем же ты раздосадована?

— Тем, что весь вечер просижу теперь одна.

— Вот видишь, — засмеялась Марианна непроизвольно, — он наверняка не желал тебе такого.

— Надо же было так случиться, что он о тебе вспомнил. У него нет никого другого?

— Видимо, нет.

— Ты сказала «видимо». Ты этого не знаешь точно?

— Чего я не знаю?

— Есть ли у него, например, подружка.

— Нет, — ответила Марианна после короткой паузы, — не знаю.

— А его семья, другие близкие, что ты знаешь о них? Или тоже ничего не знаешь?

— Какие другие близкие?

— Родственники: братья, сёстры, родители.

— Братьев и сестёр у него нет, — ответила Марианна, и её лицо помрачнело, когда она продолжила, — его родители погибли. Это очень трагичная история. Представь себе, они за несколько дней до отъезда из России стали жертвой автокатострофы. Водитель автобуса был пьян и на железнодорожном переезде без шлагбаума не заметил предупреждающий сигнал о приближении поезда. Восемьдесят человек заплатили за это своими жизнями. А сам водитель отделался лёгкими ранениями.

Сабина сопроводила этот рассказ следующим комментарием:

— Такое происходит там часто, потому что они здорово пьют.

— Не больше, чем здесь, у нас, — сказала Марианна.

Затем она бросила взгляд на часы и спрыгнула с подлокотника кресла, на котором сидела.

— Я опаздываю! — воскликнула она, повернулась к двери и побежала наверх.

Сабина посмотрела ей вслед. Затем перевела взгляд на телевизор, с которым будет вынуждена провести весь вечер.

— Что там сегодня интересного? — спросила она сама себя, полистала программу и выяснила, что сейчас идет программа «Полезные советы по выбору профессии». «Передача, — подумала она, — оказалась бы полезной для господина Тюрнагеля. Возможно, он нашёл бы, чем заняться».

***

Теодор Бергер и Пит Шмитц ругались в трактире Пита «У фонтана». Во всяком случае, так это выглядело. Пит стоял за стойкой, Теодор — перед ней, оба раскрасневшиеся и обменивающиеся грубостями.

Пит Шмитц, как и Теодор Бергер, представлял собой гору мяса и костей. Он не был уроженцем Рурского бассейна, так как родился в Кёльне. Самой большой его печалью было то, что судьба занесла его в Гельзенкирхен, и из-за этого он не мог каждый день видеть башни Кёльнского собора. Эта рана не заживала в его душе. По крайней мере, он хотел, чтобы его похоронили там, и давно уже написал в завещании, чтобы после смерти его тело перевезли в Кёльн.