Отец Джо - страница 47
И все же в какой-то степени это был вопрос теоретический. В который раз я приезжал с убеждением в том, что хочу одного, а уезжал с осознанием того, что мне нужно нечто иное. Отец Джо оказался прав — я не готов был принять послушничество, я был слишком наивен, я не прошел испытаний. Сошествие в ад вынудило меня серьезнее задуматься о том, что я провозглашал своей верой, о том жизненном пути, который готовился избрать. Целый год я купался в лучах веры, как будто все зависело не от меня, а от хорошей погоды. Теперь же предстояло сражаться за нее, подводить более основательный фундамент, доказывать значимость веры для себя.
Думая, что меня поглотила тьма, я на самом деле получил просвещение, и мое намерение обрело силу. Впереди меня ожидала еще более крутая и каменистая тропа ведущая к еще более мрачным, труднопроходимым местам, к настоящему миру, к настоящим проблемам, к жизни такой, какая она есть. Мне еще предстояли сомнения и испытания. Однако сомнения меня не страшили, я даже искал их. Вопросы, объяснявшие настоящий момент, помогали двигаться вперед.
Теперь я уже не сомневался в том, что мое место — в этом самом аббатстве, среди этой самой общины, которая, как мне виделось теперь, представляла собой не хор ангелов в черных рясах, а реальных людей, тех «других», которых связуют между собой едва ощутимые таинственные токи. И я решил, что останусь в аббатстве навсегда.
Глава девятая
Дома меня встретили как блудного сына, вернувшегося, однако, с недобрыми намерениями. Был субботний вечер, и отец возился в саду. Мама же, увидев меня, разошлась не на шутку. Поначалу я думал — это из-за моего побега и все вымаливал у нее прощение. Но мама не унималась, и я понял, что так называемый «эпизод» раскрыл ей глаза — она осознала, до чего я привязан к монастырю и что однажды и очень скоро община отнимет у нее сына.
— Но ты же католичка, ты должна гордиться сыном, посвятившим себя Церкви.
— Ладно бы ты хотел стать священником. Но эти… эти… божьи одуванчики!.. Со своими распеваниями, лепкой горшков, медоварением и бог знает чем еще! При чем здесь католическая вера?
— Очень даже при том! Бенедиктинский орден — самый древний и…
— Эскаписты — вот они кто! Бегут от реальности!
— Да нет же, они познают действительность, жизнь в молитве…
— Ну почему, почему ты не хочешь заняться чем-нибудь стоящим?! И это после всех наших жертв! Вот погоди, вернется отец!.
Тут, как по сигналу, вошел отец Он с первого взгляда понял, что происходит, и помрачнел.
— Роберт, — сказала ему мама, — ты должен проявить твердость и покончить со всей этой монашеской чепухой.
Папа подошел к кладовке и открыл дверь.
— Так, Энтони, пожалуй-ка сюда.
Не может быть!
Кладовка, в которой обычно сушилось выстиранное белье, на самом деле была маленькой бойлерной. В давние времена отец именно здесь приводил наказание в исполнение. Чаще всего я получал затрещину по черепушке, более серьезные проступки наказывались с применением чего-нибудь кожаного.
Вот уже несколько лет я не попадал в бойлерную.
Отец втолкнул меня, вошел сам и закрыл за собой дверь. Со времени последней провинности, сопровождавшейся приводом в бойлерную, я заметно вырос. Развернувшись к отцу, который точно также развернулся ко мне, я инстинктивно выбросил перед собой руку, готовясь отразить удар. Но удара не последовало. Наоборот, отец вздрогнул — он думал, что это я хочу ударить его.
Впервые я видел отца таким. В отличие от меня, высокого, широкого в плечах и в отличной форме от занятий легкой атлетикой и плаванием, у отца к тому времени уже редели волосы, а в области талии завязывался жирок. Отец не сразу овладел собой, он в буквальном смысле съежился, я как будто смотрел на него с другого конца телескопа — крошечная голова маячила где-то далеко внизу.
Голова произнесла:
— Я привел тебя сюда совсем не за тем, о чем ты подумал, я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз, так, чтобы мама не слышала Так вот — живи как знаешь, я не против. Делай то, что считаешь нужным и не слушай других. Я сам так поступал. Только не делай больно матери. И обязательно закончи школу. Тебе ясно?