Отель "Калифорния" - страница 18
К семи вечера в back-yard[44] под низкими раскидистыми деревьями столы были уставлены вазами и чашами с креветками и лангустами. Бармены в белых с золотом мундирах держали магнумы «Mumm's», как снаряды, наготове. Разноцветные прожектора кружили, будто искали кого-то.
В половине восьмого начался ливень. Люди из TV собирали аппаратуру, хозяйка салона была в панике, девочка-гример, колдовавшая над Настей сорок минут, чуть не плакала. Но публика не расходилась — она требовала шоу И оно состоялось под навесом.
Прожектора освещали помост, на который выходили модели. Шесть парней — все высоченные блондины с набриолиненными волосами. Девочки-модели были с разноцветными головами. Приглашенные не жалели ладоней и глоток. Каждую модель приветствовали криками и аплодисментами. Загримированная в нечто под кошку, выкурив джойнт[45], Настя была в ударе. Среди приглашенных, помимо знаменитостей Беверли-Хиллз, были все хоть чуть-чуть принадлежащие к миру моды в Лос-Анджелесе. Настю уже знали в этом мире.
Исполняя свой «номер» на помосте, Насте было смешно и все еще странно: «Что они так беснуются?» Она даже расслышала чей-то выкрик: «Russians are here!»[46] Впрочем, как раз это придало ей чувство уверенности и полного права места на помосте: «За то, что я отлична от всех, мне больше и аплодируют!» Когда она спускалась, руку ей подал высокий парень Он улыбался до ушей, будто папа Карло вырезал его рот ножичком. Он-таки был похож на Буратино. Ему было двадцать, и его звали Виктор.
Люди из TV ругались и устанавливали камеру. Дождь кончился, и они отсняли Настю, переодевшуюся в «последнее творение» Ли-Сан-Ли — черное шифоновое платье, невесомое и вздувающееся, как облако-туча.
Виктор рассмешил Настю, сказав, что очень горд знакомством с ней. Они танцевали в темном салоне, под музыку из back-yard. Джордж Кост прибегал и повторял: «Gorgeous»[47]. Иногда забегал фотограф и ослеплял вспышкой Настя уехала домой одна. Но уже через неделю Виктор приходил к Насте, как к себе.
— Ты любишь морскую пищу? — спросил Настю Ромка, в первый раз заговорив с ней на улице.
С тех пор каждое воскресенье было отведено поездкам в Редондо Бич. Конечно, в Лос-Анджелесе было множество ресторанов, специализирующихся на sea-food[48], но в Редондо, куда добирались по фривею, потом по бесконечным улицам, было дешево. Декор соответствовал ценам.
Место, где покупали и ели морскую живность, представляло собой букву «Пэ». Внутри этой буквы находился бассейн стоячей маслянистой воды с никуда не уплывающим катером. Со всех сторон суши, залитой бетоном, тянулись лотки с аквариумами разных форм и размеров, заполненные живыми морскими чудами-юдами. В темном углу размещался луна-парк с каруселью, игральными автоматами, тиром, двумя туалетами с вечной очередью в женский. Также здесь был ликер-стор[49]. Все это было частью ground-level[50] гигантского паркинга гавани на скалах.
Помимо Насти, Ромки, Саши и «ужасного, зачем он нужен нам?!», но постоянно таскавшегося за Сашей — «он наш придворный шут!» — Семена, посетители делились на лагерь латино и дальнего востока. Мексиканцы со всеми своими родственниками, мужская половина которых работала в авторемонтных мастерских, поедали «какашки» крабов. Ориенталс[51] выковыривали иголками маленьких червячков. Случайные негритянские семьи предпочитали кукурузу.
У выходцев из страны Советов все было отработано. Придворный шут Семен оставался сторожить стол, застилая его газетами. Настя с Романом устремлялись к лоткам, а Саша бежал за портвейном и six-pack[52] пива. Он обязательно оборачивался и кричал: «Соплей побольше купите!» Соплями он называл вареных кальмаров.
Прорезиненные с ног до головы продавцы выкрикивали номера, и на весы швырялись пакеты с креветками, крабами и squids — соплями.
Караульный Семен махал руками, отгоняя маленьких корейских женщин, и звал на помощь Сашу. Неудавшийся дирижер грозил пальцем и говорил «но, но, но!» одной из кореянок.
В первый раз Настя не удержалась, чтобы не сказать после трапезы, что «бедность не порок, но большое свинство». Поедание этой божественной пищи было связано с тем, что они действительно походили на поросят. Семен — так на большую свинью. Его руки были по локти в кальмарах, с прилипшей к ним шелухой от креветок. Из сиреневых они становились черными — салфеток ему не хватало, и он пользовался газетой.