Отель "Калифорния" - страница 19

— Ну-ка, Семен, завизжи, как свинья. И-и-и! — В Редондо Сашино хамство утраивалось.

На карусели они больше не катались. Сашу мутило от кружения. В первый раз он позвал Настю на карусель, чтобы поцеловать, потом, чтобы сказать, что любит ее. Теперь он стрелял в тире. Он выиграл там уже и желтую птицу, и розовую обезьянку, которых Настя посадила на столе в Vanity-room.

Дорога домой казалась нескончаемой. Саша, выпивший больше половины портвейна, лениво ругался:

— Понаехали, бля, скоты. В Союзе они бы хвосты селедок сосали. Америчка… Я бы в Москве сейчас с бегов возвращался на трамвайчике.

— В Москве ты ненавидел общественный транспорт, — говорил Ромка.

— Все познается в сравнении. Да, Семен?

— Да. Вот я и сравниваю. В Израиле сравнивал с Ригой. Там мне было лучше. Варил суп с горохом…

— И пердел ночью! — не мог, конечно, удержаться Саша.

— Сашка! — одергивала его Настя, — Америка-Америка! Делайте что-то, чтобы в другой Америке быть! И вообще, тебя никто сюда не гнал.

— Э-э-э, девочка… — поднимал Саша плохо вымытый палец.

— Ладно, мы уже наизусть знаем. Ты не мог остаться один, бедняжечка! — Настя злилась и ей становилось обидно.

Ее отпустили одну. А Сашино сплоченное семейство без него не уезжало, его ждало Ехать в Израиль он наотрез отказался: «Я им так в Вене и сказал. Ни за что!» И Настя представляла Сашу в коротеньких штанишках, топающего ногами и визжащего: «Не поеду в Израиль!»

Разочарованные эмигранты, неудачники винили радиостанции «Голос Америки» и «Немецкая волна», заманившие их в страну «неограниченных возможностей». Саша нашел более выгодных виновных — своих родственников. И они были перед ним в вечном долгу и в неисправимой вине за то, что он поехал с ними в Америку. В Америку, которая ему не нравилась и в которой он «на хуй никому не нужен со своим дипломом!».

С переездом Джоди в «Плейбой» особых изменений не произошло. Теперь, правда, звоня в агентство, надо было назвать свое имя — отвечала секретарша. Да и на интервью фотографам приходилось объяснять, что я, мол, с «Плейбоем», но в отделе моды. Несколько моделей тут же отснялись для center-fold[53] журнала и получили по десять тысяч долларов. Настя хотела десять тысяч, но была не уверена, хочет ли сниматься голой.

Виктор засмеялся на анонс Насти, что она теперь одна из зайчиков «Плейбоя».

— Теперь все будут знать, какой у русских копчик!

Это была шутка. У Насти был разбит копчик — в первый раз на катке, потом в драке с любовником. В первый раз с Виктором, когда он спросил, «у всех ли русских такие», она засмеялась и в который раз подумала, что русские представляются американцам инопланетянами. О, как она стеснялась этой своей кровати в тот первый раз! А Виктор ничего, сам невозмутимо открыл разноцветные дверцы и потянул за край рамы. И еще, после, он сказал Насте: «Ты не должна волноваться. Я стерилизован. Мы жили с отцом на Кубе, и там меня стерилизовали». Настя не стала спрашивать подробности, но ощутила жалостливое и неприятное чувство. «Неполноценный мужчина. Никогда не сможет оплодотворить женщину. А женщин — не знает». Ей было скучно в постели с Виктором. Отец Виктора, подумала она, холодный и расчетливый — чтобы избежать шантажа родителей бедной кубинской девочки, которая забеременела бы от Виктора, он в шестнадцать лет решил за него проблему потомства.

Отец Виктора был архитектором. Несколько зданий, построенных по его проектам, стояли в Century City. Виктор пригласил Настю в Город Века в кино. На Clockwork Orange. В который раз увидев у Насти книгу с закладкой на одной и той же странице, он предложил посмотреть фильм Кубрика, сказав, что «это не самая лучшая книга для изучения английского, devotchka».

Они проехали по Вилширу скучную Милю Чудес, Музей искусств, с парком и скульптурами динозавров, которые там когда-то водились, Беверли-Хиллз и Родео Драйв, куда Виктор мечтал попасть в качестве менеджера дорогого бутика или ювелирного магазина. Пока что Родео мигнуло фарами плавно повернувшего на него «Роллс-ройса», в Большой Санта-Монике они свернули налево.

Город Века сиял огнями небоскребов. Страховые компании, банки, госпитали, офисы, офисы, офисы — все они светились и в девять вечера, будто там трудились и ночью во имя века.