Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой - страница 51
— Кто где, а он в Шурде, — хихикнул дядя Гриша и, зайдя за вагон, разъединил перемычки.
— Я серьезно спрашиваю вас, дядя Гриша.
— А я серьезно и отвечаю, — как обычно, зачастил дядя Гриша. — Мы люди подневольные, куда начальство пошлет, туда и едем.
— Что ли, его в Шурду послали?
— В Шурду.
— Почему?
— Опять почему! Начальству лучше знать.
Он подныривал под вагоны, осматривал перемычки, я ходила за ним, потрясенная.
— Чего ты гоняешься за мной? — сердито прикрикнул он. — Иди свою сторону смотри, а со своей я сам управлюсь.
— А вы не знаете, в чем дело? — не унималась я.
— Ох! — дядя Гриша снял шапку, вытер платком лысину. — Какое твое дело? За нас начальство думает.
— А вы не знаете, это временно или…
— Ничего я не знаю. Меня вызвали. Мою машину поставили в московский, а Федорову — в шурдинский. А мы за своими машинами закрепленные, мы за них отвечаем. Куда машину поставят, туда и монтер едет.
Бесполезно было с ним разговаривать.
Я направилась в цех.
— Куда ты? — крикнул он вдогонку. — Федор утром уехал, начальства нету, а нарядчица без него знать ничего не знает. Не положено. Тебе маршрут выписали?
— Выписали…
— Ну и конец. Садись и езжай, ничего не спрашивай. За лишний спрос-то по шее дают.
Я молча стояла, не зная, что делать.
— Состав я разъединил, — продолжал дядя Гриша.
— Почему?
— Опять почему? На каждую половину по машине теперь приходится. Ты, стало быть, своей машиной шесть вагонов освещаешь, а я своей — восемь. Мне на два вагона больше досталось, да ладно уж.
— А мы с дядей Федей не разъединяли. Они у нас сообща работали…
— Обезличка у вас получалась, — тряхнул головой дядя Гриша. — Нет уж. Ты за свой конец самолично отвечай, а я — за свой.
Я ушла к себе в вагон. Села на скамейку. Не знаю, сколько времени прошло. В дверях неслышно появился дядя Гриша.
— Все уже наладила? — спросил он.
— Нет еще.
— А кого ждешь?
Я промолчала. Он заговорил снова:
— Может, ты думаешь, что я командовать над тобой хочу? Не-е-ет! Ты сама себе командир. Я так зашел.
— Я ничего не думаю.
— Вот и хорошо. За нас начальство думает.
— Дядя Гриша, — почти ласково повернулась я к нему. — Скажите, что случилось у дяди Феди?
Он оглядел меня своими быстрыми глазами.
— Заладила свое. Откуда мне знать? Кто меня спрашивать станет? Я человек подневольный.
Я поняла, что он действительно ничего не знает. Видимо, все решено было быстро, неожиданно.
— А тебе не все равно, с кем ехать? — вдруг с интересом посмотрел он на меня. — У тебя свой конец, у меня…
— Ладно, — встала я со скамейки. — Я ничего не имею против вас, я только хотела узнать…
— А ничего не узнаешь, милая, — развел он руками.
— Начальство знает, — уныло усмехнулась я.
— Оно, — серьезно кивнул дядя Гриша и, аккуратненько присев на краешке скамейки, спросил:
— Тебя как звать-то?
— Таня.
— Ну, как она, Москва-то, Таня, живет? Давненько я в ней не бывал.
…В кармане моей телогрейки похрустывают деньги. Никогда я не видела их столько! Воспитательницы из Мишкиного интерната заказали шесть пар чулок, мы с Борей насобирали мне на кофточку, да еще Анна, моя напарница, прибежала вчера к отправлению и попросила купить ей пять юбок.
— Каких юбок?
— Ну, каких! Бумажных.
— Бумажных? — совсем удивилась я.
— Да ты что, будто только на свет вышла, — рассердилась Анна, — юбок не видала.
— Но я не знаю, какие вам нужны…
Она пытливо посмотрела на меня, усмехнулась.
— Будто не видала, какие юбки в Москве продают. В вагоны уборщицы приносят, и на рынке есть. На рынок-то ведь поедешь?
— Поеду.
— Ну вот и купи пять юбок.
— Какой размер?
Она махнула рукой.
— Они все одного размера. Вязаные, рубчиком.
— А какого цвета?
— Да все равно. Лучше темненьких. Бордовые бывают, коричневые…
— Анна, — глядя ей в глаза, спросила я. — Что случилось у дяди Феди?
Она непонимающе взглянула на меня.
— А что у него случилось?
— Его сегодня отправили в Шурду. Он со мной не едет.
— А кто с тобой едет?
— Мостухин.
— Радехонек?
— Не знаю.
— Раде-ехонек! — уверенно протянула Анна. — На Урман ездить, конечно, тоже неплохо, мясо там, но с Москвой-то не сравнить. Ну ладно, значит, так — пять юбок. Деньги-то не утеряй.