Отпуск - страница 16
Она уже нетерпеливо отстранялась от них в сторону бочкухинского дома.
— Августа! — остановил её инспектор. — Дойдите до почты и позвоните в милицию.
Она без слов ринулась на улицу.
Петельников посадил Олега рядом с Бочкухой. Со связанными руками далеко не убежишь, да и куда им бежать — через два дома? Теперь можно было посмотреть и свёрток, ради которого, видимо, эта пара орудовала.
Инспектор поднял его на доски, ощутив странную для столь небольших габаритов тяжесть. Под мешковиной оказалась какая-то труха, словно мыши ели бумагу или ткань истлела. В этой трухе лежали странные жёлтые куски, похожие на окаменевший сыр. Или сливочное масло, ибо они поблёскивали. Он тронул один кусок, ощутив холодное металлическое прикосновение… Золото!
Стояла какая-то нереальная южная ночь.
Казалось, запахи табачного поля, помидоров и сухой пыли вытеснили воздух. За спиной джунглями чернел виноградник. На бревне сидели двое связанных. Маслянисто поблёскивали золотые брусочки. И золотом горела луна.
В этой странной ночи вдруг сипловато сказали:
— Закурить бы.
Бочкуха шевельнул плечом, готовый закурить.
— Потерпишь, — буркнул инспектор.
— Мне б спросить кое о чём…
— О чём?
— За что стараешься, парень? — глухо, но сильно заговорил Бочкуха. — Премию хочешь в размере оклада? Иль дополнительный отпуск на шесть дён? Али приобресть за нас цветной телевизор?
— Не дадут? — полюбопытствовал инспектор.
— Шире варежку разевай, — почти весело вставил напарник.
Петельников втянул носом воздух: кислый запашок обволакивал этого Олега, который, видимо, трезвым был только однажды — тогда на пляже.
— Неужели вы цветного не стоите? — развеселился и Петельников.
— Чего время терять да зубы скалить! — озлился Бочкуха. — Вон твоё счастье лежит, в энтих брусочках. Никто, окромя нас да придурошного старика, о них и не знает. Отпусти, — сбежали, скажешь… А брусочков, мол, и не видел. Не будь дурнем, парень, такого фарта тебе не подвалит…
— И сколько дадите? — полюбопытствовал инспектор.
Надежда так и рванула Бочкуху вверх, как обескрыленную птицу:
— Одного хватит?
Петельников покачал слиток на ладони. Килограмма два… А всего брусков шесть. Двенадцать килограммов золота!
— А два? Всем по паре, — сдавленно предложил Бочкуха.
Инспектор бы взял — показать ребятам в своём райотделе. А то ведь не поверят. Значит, так: он входит, вытаскивает из карманов слитки и кладёт на стол начальнику уголовного розыска. Что это? Золотишко, четыре кило. Откуда? Привёз с юга. Как так? Заработал честным сыском. А вас теперь звать случайно не Монте-Кристо?
— Ну?! — остервенело спросил Бочкуха.
— А сколько тебе лет? — вдруг поинтересовался Петельников.
— Пятьдесят четыре.
— Ого! Уже можно звать «папаша».
— И что?
— А то, что пятьдесят четыре года прожил и всё зря.
— Почему же зазря? — насторожился плоскоскулый.
— Неужели за пятьдесят четыре года, дядя, ты не нашёл в жизни ничего дороже золота?
— А и не нашёл! — отрезал Бочкуха. — Ты ж дурило, тебе ж счастье прёт в руки, а ты его пинаешь. С золотишком ты же царь жизни! Бабу какую хошь, товар какой хошь…
— И всё?
— Чего всё?
— Кроме баб и товара, больше ничего и не знаешь?
— А ты знаешь?
— Эх, дядя. Да купался ли ты в море? В нём же одуреешь от счастья…
— Парень, ты пощупай золотишко-то, пощупай! — не сдавался Бочкуха.
Инспектор пощупал. Бруски оказались холодными. Странно: драгоценный металл, из-за него идут на преступления, а он как покойник.
— Несогласный, придурок, — вздохнул Бочкуха.
— А кто пьёт портвейнчик розовый, скоро ляжет в гроб берёзовый, — ожил вдруг приятель плоскоскулого.
Августа не возвращалась. Видимо, позвонив в милицию, она пошла к дому Бочкухи искать отца.
Ночь шла на убыль. Потускнела луна и сдвинулась к горизонту. Виноградник из чёрного стал серым. Лишившись лунного света, потеряло блеск золото. Откуда-то сверху подул ветерок. Волглая рубашка сразу легла на спину инспектора полиэтиленовой плёнкой.
— Холодно, — поёжился Бочкуха.
— Ничего, в крематории согреешься, — ободрил молодой.
Машина появилась почти бесшумно, вынырнув откуда-то из табачных зарослей. Она резко тормознула у дома. Три фигуры пересекли свет фар и вошли во двор. Они стали у крыльца, рассматривая тёмные окна.