Отторжение - страница 24

стр.

— Может, впустишь меня? — стараюсь улыбаться очень доброжелательно.

— Нет.

— Почему?

— Потому!

— Да ладно, Питер! Говорю же, что пришел с миром. Ну, хочешь, вместе подумаем, как заткнуть этих дебилов…

— Мне не нужны друзья! — обрывает он.

— А мне кажется, нужны. Впусти, ну! Хуже-то не будет уже ведь!

Никогда в жизни никого так не упрашивал что-то для меня сделать. Было время, когда все делали всё сами, с удовольствием стараясь угодить мне. Теперь разве что на коленях не стою перед Питером Грейсоном. Он раздумывает. Сумел подкинуть ему дров сомнений. Осталось раздуть пламя.

— Ну, Питер! Ну, что такого! Я все про тебя знаю… То есть, уж прости, про лицо твое знаю. Вся школа жужжит. Они мудаки, не обращайте вы с Ритой внимания! Отстанут скоро. Я, правда, с добрыми намерениями…

Замок щелкает. Между дверью и косяком появляется щель, но Питер не торопится впускать меня.

— Что тебе нужно? — спрашивает он и вот-вот передумает.

— Просто хочу общаться с тобой…

— С чего ты взял, что я интересный человек?

— Ну, вот и посмотрим, — стараюсь улыбнуться. — Пока не попробуешь же, не узнаешь…

И он впускает меня. Быстро ставлю на пол рюкзак, достаю оттуда книги по физике, чтобы не выдать свою растерянность.

— Вот, — говорю, — Думаю, тебе должно понравиться, — кладу на стол, — и вот еще, а эта, вроде как, вообще отпад…

Когда поднимаю глаза, Питер увлеченно переворачивает страницы. И… врезаюсь в его лицо, как кошки альпиниста — в ледяную гору, крепко и цепко. Смотрю на него и не могу оторваться. Правая сторона будто существует отдельно от левой, красивой, почти картинно привлекательной. Стою, как завороженный, рассматривая стянутые, словно склеенные наспех, куски живой ткани. Питер отвлекается. Это длится миг, отрезок времени, который почти невозможно измерить.

— Интересно? — злобно скрипит Питер.

— Извини, — мотаю головой.

Мы сидим на диване и молчим. Нам совершенно не о чем говорить, а меня просто маниакально тянет посмотреть на Питера. Мне хочется рассматривать его лицо, хотя приятного в этом мало. Мне хочется касаться его шрамов. Это как-то отвратительно — самого аж передергивает, но ничего не могу поделать. В этот раз мы говорим только о какой-то ерунде, пьем колу, и вообще все очень напряженно и неловко. Час длится как неделя в школе.

Конечно, никто не рассчитывал, что мы станем друзьями за один раз. Честно говоря, не думал даже, что Питер мне вообще откроет.

Рита

Мне пришлось закрыть свой профиль в Интсаграм, потому что это началось мгновенно. Вернее, сначала Тим перестал со мной общаться. Прямо на следующий день после тех выходных, которые мы провели вместе. Я все время возвращаюсь туда мыслями, снова и снова, в дом к Тиму Портеру, в свою первую ночь, проведенную с ним. Что я сделала не так? Но понимаю, что дело не во мне. Понимаю, что Портер оказался просто мерзавцем. И вся эта подлая задумка с больницей и фотографиями, которые потом разлетелись по сети, как бактерии вируса, скорее всего, дело рук Тима. Сколько прошло времени с тех пор, как это началось? Неделя? Две? Кажется, это длится бесконечно. Я уже не помню, когда мы переехали. Мне кажется, вся эта травля шлейфом тянулась за мной из самого Бостона. Я не могу нащупать начало всего этого, хотя оно очевидно. Как не могу я и оторваться от новостных лент социальных сетей, где в этот шлейф вплетаются ядовитые комментарии и обидные слова. Закрыть свой аккаунт, перестать постить селфи, кружки кофе и яркие солнечные мармеладки — даже не полдела. Из виртуального болота так просто не выберешься. Если оно тебя засосало, ты так и будешь в нем барахтаться, даже если закроешь, даже если удалишь все свои аккаунты. Снова и снова я возвращаюсь в ленту, скольжу по фотографиям и постам, по комментариям и лайкам. И снова натыкаюсь, словно на острые камни, на издевательские мемы с Питером. Я откладываю телефон и возвращаюсь к контрольной, что совсем не просто — мерзкие картинки так и скачут перед глазами, расталкивая буквы заданий. Фитцджеральд сидит за партой справа от меня и пялится. Прямо чувствую на себе его взгляд.

— Что уставился? — бросаю ему вполголоса.