Отторжение - страница 63
Мы долго потом стоим молча с Ритой в пустом школьном коридоре. Мне нечего ей возразить. Мы касаемся друг друга кончиками пальцев.
— Почему ты здесь? — спрашиваю, а в горле — как будто лезвие поперек застряло.
— В смысле? — не понимает она.
— Почему ты вообще со мной разговариваешь?
— Ты знаешь, где похоронена эта девушка, Мэри-Эн? — игнорирует или в правду не слышит мой вопрос Рита.
Киваю.
— Ты хоть раз был на ее могиле?
— Нет.
— Надо сходить.
— Сейчас?
Она берет меня за руку и тащит к выходу.
Мы идем вдоль дороги по узкому асфальтированному тротуару, держась за руки. Солнце высоко и светит ярко. Мы идем мимо «Бургер Кинга», мимо уютных домов с постриженными лужайками. Машины едут по своим делам, как будто существуя в параллельной реальности. Сзади слышится едва уловимое пошаркивание и потом вдруг — велосипедный звонок. Вздрагиваю, отшатываюсь в сторону, чуть не сваливая Риту. Велосипедист проезжает, даже не оглянувшись. Когда подходим к кладбищу, ноги у меня становятся словно чугуном залитые. Мы останавливаемся у дороги, прямо на бордюре. Для меня шаг с него — как шаг вниз с крыши небоскреба. Дыхание сбивается. Приходится сильно сжимать зубы. Оказаться у могилы Мэри-Энн — это даже хуже, чем посмотреть на себя в зеркало. В сто раз хуже. Это все равно как посмотреть ей в глаза, мертвой. Рита тянет меня. Волочусь следом, как сломанная игрушка.
Мы находим могилу. Серый камень, с которым Рита тактично оставляет меня наедине. Меня прошибает слезами. Как будто кто-то сзади ударяет по ногам, они подкашиваются. Падаю на траву на колени. Читаю буквы имени и реву, реву, шмыгаю, не в силах остановиться. Даже сказать ничего не могу. Потом облокачиваюсь руками о камень и снова плачу. Долго, наверное, потому что сил совсем не остается. У меня даже мыслей никаких нет — все их передумал за прошедшее со дня пожара время. Сейчас мне бы даже нечего было сказать Мэри-Энн, явись она ко мне с того света. Кроме, конечно, бесконечного прости. Но от этого мало толку. И вдруг — как прорывает. Начинаю резко, глубоко, отрывисто дышать. Как будто кислорода не могу нахвататься. Как будто не дышал все это время. Нет, не то, что стоял у могилы — как будто не дышал все эти месяцы, больше года, со дня пожара. Как будто был в коме и вдруг очнулся. И так больно в груди. В легкие словно кислоты накачали. Но потом отпускает. Чувствую, как Рита берет меня за руку. Мы возвращаемся к школе и едем домой.
Питер
Мы лежим на газоне на заднем дворе нашего дома, я, Рита и Шон, соприкасаясь головами, и смотрим на проплывающие облака. Это Шон, конечно, нас вытащил. После того, как я пришел к нему в больницу, он думает, что мне стало очень просто уговорить себя выйти, но это не так. Почти ничего не изменилось, но, по крайней мере, мне захотелось уговаривать себя.
— Когда так касаешься головами, — говорит он, — можно угадать мысли другого человека.
Это, собственно, и была причина, зачем нам всем непременно нужно было вылезти из дома. На свежем воздухе лучше думается, сказал Шон.
— Какая-то фигня, тебе не кажется, — смеется Рита.
— Точно, — подхватываю.
Сестра держит меня за руку, и в том, как она слегка сжимает мне пальцы, я чувствую ее радость. В последнее время у них в школе просто жуть что творилось из-за того случая с Фитцджеральдом, поэтому видеть Риту действительно радостной, чувствовать это через ее руку — для меня много значит.
— Да точно! — настаивает Шон, он щурится, закрывается рукой от солнца, — Ну давай, Рита, попробуй угадать мои мысли. — Ты, вот, наверняка думаешь, какое платье надеть на выпускной, — Шон поворачивается, приподнимается на локтях и смотрит на Риту.
— Ну конечно, — она толкает его легонько, чтобы он вернулся в положение лежа, — только об этом я и могу по-твоему думать!
Она достает телефон, поднимает его на вытянутую руку и фотографирует нас. Я успеваю повернуться левой стороной лица, чтобы не испортить кадр.
— Не надо, Рита! — говорю.
Сестра долго всматривается в фотографию на экране.
— Брось, Питер, — отвечает, — здорово получилось! Правда!
— Хватит! — обрываю. — Надеюсь, ты нигде не собираешься выкладывать это.