Ожерелья Джехангира - страница 13

Над рекой волнисто извивались синие космы тумана. Малиновая кромка зари плавно ползла к востоку. Гулко, разноголосо бормотала река, шуршали в кустах олени. Белый бык — вожак стада — закинул на спину размашистую корону и долго стоял без движения, уставившись на меня подозрительным оком. Потом вдруг топнул ногой, захоркал, и кусты затрещали под копытами испуганных беглецов.

Из тумана с гиканьем выскочил линялый гусь, прыгая по воде, ошалело замахал куцыми крыльями. За ним с тявканьем неслась черно-бурая лисица. Наткнувшись на меня, она так и присела, потом тихонько развернулась и юркнула под скалы.

Малиновая полоса трепетала, золотыми переливами, синий полумрак таял и бледнел, по вершинам плоскогорья стелилось алое сияние. Через заслоны вековых лиственниц пробились солнечные лучи и все вокруг: и скалы, и кусты, и палатки, и пар над порогом — окрасили нежным лиловым светом.

Над «круглой ямой» гулко ухнул таймень. И началось, началось чудо, какого я никогда не видел. Распластав пестрые плавники, из воды панически выпрыгивали хариусы, пытаясь спастись от своих могучих преследователей. А за ними взвивались с разинутыми пастями таймени и хватали хариусов на лету, как ласточки ловят насекомых. Затрепетал, заколыхался лиловый пар — то ли от лучей солнца, то ли от взлетающей рыбы.

Я скорее пристегнул к леске блесну.

Выше каменной плотины, в долеритах, зиял глубокий колодец, образовавшийся на месте утеса, который опрокинула и вырвала с корнем полая вода. Захотелось выловить и посадить в этот колодец всех тайменей «круглой ямы», чтобы проверить, сколько их там и какой самый крупный.

В зеленом потоке таймени почему-то не брались. Бросил блесну на тихую отмель. И хищник стремглав помчался за ней. Я нарочно увеличил скорость блесны. Он тоже прибавил прыти и с таким азартом преследовал «лорич», с таким свистом рассекал плавниками воздух, что даже не заметил меня и с разбегу, как лодка, врезался в песчаную косу. Я схватил его за жабры. Он чуть не сбил меня с ног, чуть не вывернул руки. Но все же от колодца не избавился.

С шести до восьми часов утра я поймал четырнадцать штук — и всех па отмели. У многих из пасти торчали хвосты только что проглоченных хариусов. В восемь часов «клев» прекратился. Неужели всех уже выловил?

И хотя руки ныли от усталости, решил избороздить блесной всю «круглую яму». Постепенно подошел к каменной плотине, но таймени по-прежнему не брались. Я лег на шкуру и начал смотреть в поток.

Люблю быстрые воды! Они бегут и бегут, переменчивые, обновленные, и даже вихрастый бурунчик, что крутится у скалы, в каждую секунду свой, неповторимый: то серебрится пузырями, то сыплет радужные искры, то конусом уходит в зеленую глубину.

Бегут, катятся быстрые воды! И все бежит, кружится вслед за ними: деревья, горы, и я плыву на оленьей шкуре.

Нечаянно блесна соскользнула в стремнину, и я вскочил, почувствовав живой рывок. Таймень долго не хотел сдаваться. Он не только кувыркался и прыгал свечами, но становился на попа вверх хвостом и бил головой о подводные камни, пытаясь освободиться от вонзившихся крючков. Таких трюков я еще не видел.

На быстрине я добыл десять лобанов. А потом, сколько ни старался, ни одного больше не поймал. Итак, в моем колодце плавало двадцать четыре тайменя! Самый маленький был девяносто шести сантиметров, самый большой — один метр пятьдесят восемь сантиметров.

Ох и намучился же я! Никогда в жизни — ни в каком маршруте, ни в каком переходе — так не уставал. Но зато я испытал небывалый прилив радости! Все таймени были пойманы честно — без камней, без дубин, без ружейной пальбы. Я не перебивал им хребты, как рекомендуют некоторые спиннингисты на страницах «Рыболова-спортсмена», не терзал хвосты баграми. Нет, все было по совести. Даже тройники вытаскивал не рывками, а как можно осторожнее, делая надрезы бритвой и смазывая раны спиртом.

А какие свечи довелось посмотреть! Особенно великолепно скакали метровые таймешата. Они все словно вылитые из полированной платины, испещренные черными крапинками. А хвосты и нижние плавники в яркой рудистой киновари. Крупные же таймени выпрыгивали редко, зато ворочались не хуже кашалотов.