Ожившая тень - страница 9
Да… Такого сообщения не ожидал никто даже от Кёнпхаля — известного фантазёра! У Пака от изумления вывалилась из рук тряпка. Раздался дружный хохот.
— Что ты, спятил? — хохотали ребята.— Вот так пионер! В нечистых духов верит! Ну, брат, насмешил!..
И тут Муниль, тихий, серьёзный Муниль, подошёл к донельзя обиженному общим смехом другу, положил руку ему на плечо и сказал, повернувшись к ребятам:
— Я тоже видел…
— Что видел? — в наступившей вдруг тишине растерянно спросил Пак.
— Ну, этого самого… «нечистого духа», что ли…— смущённо пробормотал Муниль.
Это было уже серьёзнее. В классе Муниля уважали. Конечно, он друг Кёнпхаля, но вовсе не такой человек, чтобы врать — пусть даже ради товарища.
Наоборот, сколько раз он останавливал Кёнпхаля. Тот, бывало, начнёт привирать, а Муниль скажет негромко: «Ты вот что, не выдумывай-ка попусту»,— и весь пыл с Кёнпхаля мигом соскочит.
И вот такой человек, как Муниль, тоже заговорил о нечистом духе. Значит, что-то действительно есть…
Ребята плотным кольцом окружили друзей, засыпая их нетерпеливыми вопросами. Кёнпхаль развязал платок, вытащил книги, разложил их на парте. «Не верили? Теперь ждите, мучайтесь…» — говорил весь его вид. Потом он сдвинул на затылок кепку, сунул руки в карманы брюк, ещё раз оглядел аудиторию и не спеша начал рассказывать:
— Вчера вечером вышли, значит, мы от Мёнгиля…
Он покосился на Мёнгиля. Тот, застыв как изваяние, не сводил с рассказчика глаз.
6
Вчера вечером друзья допоздна засиделись у Мёнгиля: вместе решали задачи по физике, писали сочинение. Когда они вышли на улицу, было уже совсем темно: шёл одиннадцатый час ночи. Дул свежий ветер, в небе, ныряя в тяжёлые, рваные тучи, словно играя с кем-то невидимым в прятки, плыла луна. Кёнпхаль шёл, как всегда сунув руки в карманы и насвистывая какую-то весёлую песенку. Муниль чуть поотстал. Он шагал молча, глядя себе под ноги, и о чём-то думал.
Друзья прошли узкий кривой переулок, вышли к правлению. В окнах большого дома горел яркий свет, дверь была распахнута настежь, и видно было, как сизый табачный дым клубами плавал в просторной комнате. Шло заседание. Люди часто теперь засиживались до полуночи: приходилось решать десятки самых разных вопросов.
На крыльце, возле двери, сидел дед Токио и слушал ораторов, время от времени одобрительно покачивая головой.
Ребята остановились, прислушались. Говорила мать Мёнгиля и, кажется, снова о тётушке Хван. Потом все зашумели, закричали каждый своё. Интересно, какую ещё кашу заварила эта несносная тётушка, мать Чхонёна? Не очень-то, видать, ей по душе кооператив! Да и не только ей. Многие были по- прежнему против. Лишь бедняки болели за новое дело всей душой.
А тётушка Хван?.. Вечно она была чем-нибудь недовольна, вечно ругалась с соседками — ни с кем не водила дружбы, распускала всякие нелепые слухи и сплетни.
— Подумаешь, хозяйство! — орала она, когда её просили поработать на общем поле.— Всё равно ничего не вырастет, что зря спину-то гнуть? И нечего людей понапрасну тревожить: ничего вы не успеете сделать до осени, вот увидите! А мне и вовсе некогда: в город пора! — И она, вздёрнув голову, скрывалась в дверях своего дома.
Сколько раз увещевала её мать Мёнгиля. Она пыталась подружиться с этой странной женщиной, помочь ей. Как-то весь день проработала с ней рядом в поле, обучала её. Всё было напрасно. Тётушка Хван никого не желала слушать и жила так, как считала нужным сама.
— Пошли! — вывел Мёнгиля из задумчивости голос Кёнпхаля.— Оба они хороши: что сын, что мать.— И, помолчав, Кёнпхаль прибавил: — Не люблю я это семейство!
Приятели отправились дальше, подбрасывая ногами камешки.
Муниль вдруг засмеялся:
— Чудна́я она всё-таки… А всё базар…
Кёнпхаль даже остановился от удивления:
— Какой базар? При чём тут базар? Что ты этим хочешь сказать?
— Да то и хочу сказать, что она спекулянтка,— спокойно ответил Муниль.
— Да ну?! — недоверчиво покосился на своего приятеля Кёнпхаль.— Откуда ты взял?
— За руку её, конечно, никто не поймал…— пожал плечами Муниль и замолчал на полуслове: ему не хотелось говорить Кёнпхалю, что он слышал об этом от своих родителей.