Памяти Мшинской - страница 5

Я не хотел звать Валеру, сам, хоть было очень неудобно, опустил бревно на двух полиспастах. Откатил, заскобил, запилил лапы. Отскобил, крутанул, опять заскобил, взял Тайгу пилить корыто.

Посмотрел в сторону девицы этой надоедливой и увидел, как по дороге идёт парень лет двадцати пяти с рюкзаком и двумя сумками в руках. Он свернул на этот самый участок, девица выскочила из-за куста смородины и стала его обнимать, целовать и прижиматься. Он поставил сумки на землю... В общем, им было весело. Я, чтобы жизнь не казалась мёдом, дёрнул стартёр. Грохот и вонь от выхлопа согнали голубков, и они залезли во времянку. Ну, вот и потрахался. Нечего было волноваться. Всё решилось само собой.

Через пару минут парень вылез из времянки. Он обмотал вокруг чресл вафельное полотенце и явно намеревался принять душ. Девчонка его была похожа на бледную травинку, а сам он был похож на бледный огурец. Молодость ещё сдерживала его формы, он ещё не расплылся, был ещё похож на бычка, но ясно было, что через несколько лет главным органом его тела и главным руководителем его мыслей и действий станет огромное обвислое брюхо. Душ стоял посреди участка — четыре столбы, обмотанных толем, наверху пластмассовая бочка с водой. Папа, тесть или свёкор натаскали воды, она нагрелась, и молодёжь решила помыться. Он залез внутрь, были видны ноги до колен и макушка. Полилась вода, девчонка вышла из времянки, подошла к душу, постояла, похихикала, сказала что-то и залезла внутрь.

Я уже всё запилил и дорубал корыто топором. Некоторые всё делали пилой, но мы держали марку и дотёсывали для лучшего прилегания — совсем уж халтурить не хотелось. Эти двое поплескались, закрыли воду, но не выходили. Я видел их ноги и одну макушку. Всё было яснее ясного, конструкция была тесная и хлипкая. Она начала раскачиваться, толь ходил ходуном, вот бы порвали. У меня чуть не остановилось сердце. Топор стал невесомым, я поднял его, он вибрировал и бился в руках. Аккуратно, топор тяжёлый и острый, как бритва, это не шутка — им действительно можно было бриться, я воткнул его в какой-то чурбак и пошёл на Валерину сторону. Смотреть, как эта пара дотрахается и вылезет из душа, мне было противно и унизительно.

— Всё, — сказал я, — …дец. Давай прервёмся.

Валера воткнул топор в бревно, спросил:

— Что такое, шеф, слабину решили дать?

— Да, чёрт его знает. Давай сегодня отдохнём. Вторник ещё, а мы восьмой венец доложили. Ну, не в субботу, так в воскресенье закончим. Всё равно потом в Питер едем.

— Сегодня планируете отдохнуть, а завтра с утра к бензопиле?

Ну… да. С утра, конечно, захочется выспаться, пивка, вообще… Иногда хватало пороху после одного вечера отдыха всё-таки начать работать. Первые три-четыре часа были жуткими. Ломало так, что только держись. По лицу и по всему телу тёк ядовитый и страшно вонючий пот, в глазах прыгали разноцветные точки, топором рубил не глядя, а как повезёт. Хотелось курить, но сигареты обжигали и высушивали рот, а вода не приносила облегчения. Потом всё отходило, можно было поесть, выпить чаю. Потом было уже неплохо, а на следующий день совсем хорошо. Бывало по-другому. Валера мрачно бродил по участку, он вообще в этих делах был крепче меня, и говорил знакомым бичам и даже дачникам: Андрей Николаевич устал и принял решение отдохнуть. Ну, я и отдыхал до обеда.

— Ну… начнём с обеда. Всё равно успеем.

Валера начал убирать инструмент. Значит, тоже хотел расслабиться, иначе ни за что бы ни согласился. Я пошёл на свою сторону, занялся тем же. Стоял по возможности спиной к участку этой парочки. После секса в курятнике мне было противно смотреть на эту девчонку, а на парня ещё противней. Инструмент мы заперли в клиентской времянке, пилы сунули в багажник, надели штаны и рубахи и двинули.

На повороте на главную мшинскую дорогу стоял грузовик, с которого торговали страшной чёрной бормотухой и стеклянными банками со свиной тушёнкой. Народу было порядочно — вот что значит вольный город Мшинск. Торгани-ка так в Питере — сейчас заметут. А здесь — явный левак, хорошие тысячи ребята рубят, и никого. Ни ментов тебе, ни закона, ни негодующей общественности. Ничего этого на Мшинской в те благословенные времена не было.