Памяти Мшинской - страница 6

Валера притормозил, чтобы поизучать нравы дачников, да и вообще, порассмотреть, что к чему. Бормотуху брали хорошо. Явились и велосипеды, и детские колясочки, а некоторые товарищи тут же и откупоривали, присаживаясь на брёвнышки. На самом повороте, за канавами лежал огромный камень, высовывавшийся из мха и веток метра на полтора в высоту. На нём в узеньком купальнике, согнув ноги в коленях, сидела стройная девушка с плоским животиком, короткой стрижкой и сереньким мшинским загаром. Я посмотрел на неё, она на меня и вдруг стала вставать, намереваясь двинуться в нашу сторону. Валера взглянул на неё, покачал головой в остатках чёрной шляпы и нажал на газ.

— Ты чего, барышни испугался? Взяли бы для компании.

Я говорил несерьёзно, Валера так же возражал, но ехать тысячный раз по тем же ухабам скучно, а поболтать о бабах всегда приятно.

— Знаем мы ваши компании. Потом опять трихопол горстями жрать будете, если не хуже чего-нибудь.

— А, может, она порядочная девушка. Просто я ей понравился.

— Бабки ваши ей понравились, шеф. Ну что вы несёте? Казалось бы серьёзный человек. Ну, что за …ня.

Мне захотелось немножко покрасоваться, хотя бы перед Валерой и перед собой, и я спросил:

— А откуда она про бабки знает?

— Да у тебя на роже написано, что ты бич, и что капусты у тебя, как грязи.

В бардачке действительно лежали тысяча восемьсот моих и столько же Валериных денег. Я улыбнулся, замолчал и закурил.

Рассказ стремительно идёт к концу. Всё о Мшинской рассказать не удастся, а второго рассказа она не заслуживает. Есть, однако, воспоминания, которые в сюжет не лезут, но и пропадать не хотят. Вот, например, удивительный случай самореализации дачника. Об этой самореализации они вообще много говорили между собой. Дескать, самореализуюсь в посадках цветов, в огуречной теплице, в компостной куче, наконец. Все, как один, самореализовывались в своих однотипных убогих домиках. Ну, как говорится, ветер в спину. Так вот, ехал я однажды по самому дальнему концу Мшинской, у речки. Мы там одному чудаку рубили дом из половинок. Он где-то набрал огромных брёвен, сантиметров по пятьдесят пять в комле. Мы их распускали пополам и рубили тёской, естественно, внутрь. Сумасшедших полно, кому-то и пол бревна счастье.

Чего меня понесло там ездить, не помню. Ехал я мимо сдвоенного участка в двенадцать соток. Муж с женой, отец с сыном, не знаю, кто, получили каждый по участку и объединили. Участок был распахан, на нём не было ни деревца, ни цветка, ни травинки. По периметру через полтора метра стояли деревянные столбы. На них горизонтально и крест накрест была натянута проволока. Дизайн изгороди и строй предыдущей фразы требовали колючей проволоки, но нет, она была обычной, гладкой, но всё равно мрачной и неприятной. В дальней четверти участка стояла небольшая времянка, по ассоциации с проволокой напоминавшая КПП или караулку. Посреди участка стоял мужик лет тридцати с короткой стрижкой в чёрных сапогах, чёрных галифе, чёрной рубашке и с чёрной овчаркой на цепном поводке. Стоял, пристально следил за моей машиной, в общем, получал от жизни удовольствие. Всяких полудурков видел я на Мшинской, но такого только однажды.

Мы пересекли переезд, поехали налево, направо, мимо жутких бараков, где жила сто-перво-километровая шелупонь, мимо углового дома Володи, торговавшего запчастями для пил, выехали на Киевское шоссе, через двести метров ещё раз налево и остановились у магазина.

Народу на мшинских садоводствах, на Мшинской и проезжающего мимо было полно. Магазин был один. Вернее, была ещё одна лавка в полукилометре к Ленинграду по другой стороне шоссе, но там водки никогда не бывало. Так вот, через этот единственный магазин с водкой каждый день проходили тысячи, если не десятки тысяч желающих. Вокруг магазина был табор, рыночная площадь, пляж, распивочная, ринг для кулачных боёв, канава для сна, всё, что душе угодно. Народу были сотни, а очередь в магазин была минут на двадцать, и водка была всегда и без проблем. Милиции, само собой, никогда не было. Даже любопытно было бы взглянуть, как это — милиция у мшинского магазина.