Памятники поздней античной поэзии и прозы II-V века - страница 11

Переходной ступенью от чисто художественных жанров к деловой и научной прозе является ораторское искусство: оно, как уже было сказано, переживает в течение рассматриваемого времени две кульминации — во II и в IV веках. Представители первой — Герод Аттик, Элий Аристид, Полемон (греческие ораторы) и Апулей и Фронтон (латинские ораторы) — пользовались в свое время шумной славой, но едва ли играли большую роль как в общественной жизни своего времени, так и в истории ораторского искусства и художественной прозы. Напротив, ораторы IV века — Либаний, Фемистий, сам Юлиан и несколько позднее Синесий стремились, по образцу ораторов древности, принимать деятельное участие в решении реальных насущных вопросов современности — во внутренней и даже во внешней политике, в назначении наместников в провинции, в организации образования и т. п. Их голос слышен не только в панегириках, а порой и в речах протестующих и осуждающих. Эти последние языческие ораторы — достойные антагонисты крупнейших христианских ораторов и организаторов церкви, о которых была речь выше, — Василия, двух Григориев, Иоанна, Климента и других руководителей христианских общин.

Кроме обширных исторических трудов, охватывающих крупные периоды (как труды Аппиана, Геродиана, Диона Кассия и последнего значительного историка древности — Аммиана Mapцеллина), в поздней греческой литературе был разработан жанр исторической биографии; начиная с знаменитых "Сравнительных жизнеописаний" Плутарха, составленных еще на грани между I и II веками, создаются серии биографий: философов — Диогеном Лаэртским во II веке, ораторов (по тогдашней терминологии — "софистов") — Филостратом в III веке. Хотя во всех этих сочинениях имеются черты эклектизма и недостаточной тщательности в использовании источников, но все же трудно представить себе, какими незначительными материалами располагали бы исследователи истории Рима, особенно ее позднего периода, если бы судьба не сохранила нам произведений этих подчас хулимых авторов.

Страсть к составлению обзоров, энциклопедий и компендиев породила несколько произведений, которые почти невозможно читать подряд. Но они тоже далеко не бесполезны: не будь у нас в руках "Аттических ночей" Авла Геллия, мы не имели бы образцов той старинной римской прозы ("Начал" Катоиа Старшего), которую Цицерон, несмотря на свое преклонение перед Катоном, называет "жесткой". Много интересных сведений о Вергилии дают Макробий и составитель лучшего комментария к Вергилию — Сервий, выведенный тем же Макробием в качестве одного из собеседников в его "Сатурналиях". Наконец, даже в самом хаотическом сочинении этого жанра — в "Пирующих софистах" Афинея-среди гор анекдотов и ненужных подробностей встречаются ценные замечания и. наблюдения бытового характера, а порой и важные эксцерпты из недошедших до нас писаний древнейших авторов.

Вера в колдовство, в силу заклинаний, в дурной глаз сопровождала античную литературу во все века ее существования г но, должно быть, она никогда не расцветала так пышно и не приносила таких уродливых плодов, как в века, предшествующие концу этой литературы. Можно только удивляться тому, какие дикие небылицы собрал Флегон в своем сочинении "О невероятных явлениях", в каком серьезном тоне, с какой глубокой убежденностью истолковывает смысл сновидений Артемидор в своем "Соннике"; и среди многих полезных литературных сведений тот самый Макробий, который посвятил немало труда философскому истолкованию "Сна Сципиона" из книги Цицерона "О государстве"), сообщает о том, что свиное мясо разлагается особенно быстро при лунном свете, если в него не воткнуть предварительно медный нож.

В кратком очерке трудно, даже невозможно охватить все разнообразные литературные жанры той эпохи, которую мы с самого начала характеризовали как "пеструю и многоцветную". Одни из этих жанров богаче развертываются на Востоке, другие — на Западе, но все они в целом составляют единую литературу, верно отражающую свое время даже в его мелких, незначительных чертах, ускользающих от поверхностного взгляда.