Папа ушел - страница 6
СОСИСКИ И РОХЛЯКОВ
– Ты сосиски купил? – голос жены звучал приглушенно, как из-под подушки. – Только не говори сейчас, что забыл.
– Ну, забыл, – Рохляков сунул голову с прижатым к уху телефоном в плечи. – Варенька, замотался.
– Замота-ался-я-я? – трубка сбилась на хрип. – Замотался ты, Лёлик, в девяносто третьем с этой кошелкой из Мухосранска.
– Из Нижневартовска, – попытался вклиниться Рохляков.
– Да, хоть из Аддис-Абебы! – взвизгнула жена. – Ты ж ей, суке, цветочки возил аж из самой Москвы на самолете. А жене своей родненькой и сынку своему единственному сосисок не можешь принести из соседнего гастронома.
– Ну, будет тебе, Варь, – Рохляков искоса осмотрелся, не слышит ли кто. – Это ж еще до тебя было. Как говорится, дела давно минувших лет.
– Значит так, Лелик, – зазвучал металлом голос жены. – Без сосисок можешь валить к своей хабалке в Днепропетровск.
– В Нижневартовск, – поправил запищавшую гудками трубку Рохляков.
– Здравия желаю, Леонид Петрович, – козырнул проходящий по коридору полковник.
– Никитин, – остановил его Рохляков. – Дело Позднякова у тебя на контроле?
– Так точно, товарищ генерал, – вытянулся в струнку тот. – У меня.
– Так какого хера тянешь, полковник? – Рохляков побагровел. – Хочешь в Магадан поехать начальником местного управления? Не хочешь? Тогда результаты мне на стол завтра в 15.00. Понял?
– Понял, товарищ генерал!
– А ты говоришь «сосиски», – Рохляков открыл дверь своего кабинета. – Петрищев!
– Я, Леонид Петрович! – выскочил из-за стола приемной майор.
– Купи три килограмма сосисок и пулей назад!
– Есть, товарищ генерал, – майор, подхватив фуражку, выскочил в коридор.
Рохляков прошел к себе. Налил из пузатой бутылки янтарной жидкости в хрустальную рюмку. Выпил залпом. Крякнул. Закусил ломтиком лимона. Прищурившись, набрал номер в мобильнике.
– Аня?
– Да, мой генерал!
– Во вторник прилечу к тебе, встречай.
– Ты же обещал на выходные.
– Не могу, дома война. Чего-то моя сегодня разошлась. Тебя вспоминала, кстати. Икаешь?
СЕКС И ВЕТЕР
Его пугали звуки. Даже не звуки, а голоса. Голоса шли не извне, а изнутри.
– Ты жива еще, моя старушка.
Он любил ее на излете. На излете своей безбашеной жизни. Она была лучшей в его коллекции. Коллекции женщин. Лучшая, в плане всего. И секса, и поговорить…
То, как она, ранним утром, раскинув свою роскошную грудь, похрапывала, не контролируя себя. То, как она просыпалась от легкого прикосновения губами к соскам, отдавая ему тепло своего тела.
– Бум-бум, – будильник надоел своей трелью. – Давай, вставай.
– Бамба, – он притянул ее податливое тело к себе. – Будешь просыпаться?
– Балу, – она сладко потянулась всеми своими членами. – Какой же ты у меня медведь!
– Медведь? – он встал, взглянул в зеркало. – Да-а, медведь. Толстый.
– Большой, – она щурилась сквозь лучи утреннего солнца, залетевшего в окно. – А не толстый.
– Толстый, – он рассматривал себя в отражении. – Надо что-то делать.
– Не надо, – она прищурилась. – Я люблю твои руки.
– Руки? – удивился он. – Только руки?
Она встала с кровати. Оглянувшись, он увидел ее тело во всей красе – похотливое и такое родное.
В голове скрипело:
– Жив и я, привет тебе, привет.
– Я буду тебе благодарна.
– За что?
– За то, что ты есть у меня.
– Кушайте, на здоровье.
– Ты – моя жизнь. И если ты уйдешь, то я пойму, и буду благодарна судьбе, подарившей мне эти дни.
Ветер. Ветер задувал в приоткрытое окно. Завывал, дуя в щель. Он, казалось, подхватывал их запах, пытаясь забрать с собой. Она кусала его руки, пытаясь оставить следы своего пребывания.
СПИД
Пил. По-черному. Заливаясь водкой, как молоком.
Она билась, как рыба об лед, пытаясь что-то изменить, хотела вытащить его из алкогольного дурмана, оттащить подальше.
А он сопротивлялся всеми фибрами своей души. Зная о наказании за самоубийство, пытался хоть таким образом решить вопрос.
А она? Унижалась, стараясь быть ближе.
– Отпусти меня, – он сидел на кухне, затягиваясь сигаретой. – Я не стою того.
– Послушай, – она обнимала его колени. – Лучше тебя никого не было в моей жизни.
– Ты не понимаешь, – он затушил сигарету. – Жизнь прошла.
– А как же я? – она подняла лицо с мокрыми от слез глазами.