Папа ушел - страница 7

– Ты? – он попытался встать. – У тебя все еще будет.

– У меня ничего не будет без тебя, – как собака, она пыталась преданно заглянуть в его глаза.

– Я не бог, – он выпил налитую рюмку, закусил огурчиком. – Не могу распоряжаться судьбами.

Звонок. Она подошла к телефону, всхлипывая.

– Алло.

– Пантелеев Андрей здесь проживает?

– Да.

– Передайте ему, что произошла ошибка. СПИДа у него нет. Просто поставили новое оборудование, а стажер не разобрался, как следует. Извините…

НАТАН АРОНОВ И АНЯ

Ветер раздувал занавески. Весенний ветер. Вместе с яркими лучами утреннего солнца, он подхватывал пожухлую от зимы листву и играл с ней. Залетал в открытые окна, срывал бумаги  со стола, ерошил волосы жильцов.

Аронов завтракал свой завтрак, сидя широкой спиной к окну. Тонкие, интеллигентные пальцы бывшего скрипача виртуозно управлялись с ножом и вилкой. Красивыми длинными ломтиками он отрезал от большого куска непрожаренного стейка, приготовленного вчерашним вечером его поваром.

– Ань, – лениво позвал он, дожевывая. – Ты скоро?

– Щас, любимый, – она отозвалась откуда-то из глубины квартиры.

Это ее «щас» сводило его с ума. Ну, конечно, не только это. Фигура, где-то на «четыре плюс».  Плюс, полное отсутствие интеллекта. Это привлекало. После жены. С ее высокоразвитым «эго». Но, чего-то недоставало. Опять не устраивало. Опять же, разница положений.  Не в смысле слова «положить». А в том, что эта девчонка еще вчера училась в своем ПТУ (или как оно сейчас называется), а сейчас одевается в его спальне.

– Ань!

– Ну, что?

– Ты идешь?

– Да иду же, иду.

В кухню, вместе с молодым, длинноногим телом, одетым в потрепанные джинсы, ворвался аромат весны.

– Могла бы и прикрыться, – Аронов исподлобья оглядел ее фигуру.

– Кролик мой, – она окутала его лысину густотой своих волос. – Я же – не ханжа. И не давала обет безбрачия. Посмотри, как тепло. Как красиво.

– Да, – вынужден был согласиться Аронов. – Тепло. Сейчас на Кубе, наверное, жарко.

– А ты что, был на Кубе? – она ловко управлялась с кофеваркой, другой рукой жаря себе яичницу.  – Без меня?

Аронов уткнулся в тарелку, не зная, чем ответить. Его длинный нос, казалось, клюет кусочки стейка. Руки, с длинными пальцами, хватали поочередно со стола то хлеб, то салат из большой керамической миски.

– Ижвини, – он пытался прожевать. – Но, тогда поездка была только для сотрудников фирмы. И, потом, тогда я тебя не знал.

– Да, знал ты, – она красила губы темно-вишневой помадой перед большим зеркалом в прихожей. – Я же работала у вас в офисе.

– Послушай меня, – он показал вилкой, окунутой в соус, на стул. – Присядь. Я хочу серьезно поговорить с тобой.

– Натя-я, – протянула она. – Не хочу слышать ничего материального.

– Во-первых, – он отложил вилку и нож. – Ничего такого здесь нет. – Я хочу, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств, ты была обеспечена.

– Обеспечена? – присев напротив, она выгнула бровь, прихлебнув из горячей кружки. – Чем?

Твоим ребенком?

– Я для него ничего не пожалею, – он, с жаром, выплеснул чай из чашки.

– Успокойся, Натик, – она миролюбиво подняла ладонь. – Мне ничего не надо от тебя. Все, что нужно, я уже взяла.

– Интересно, что это? – он отъехал в кресле по паркетному полу, что всегда доставляло ему удовольствие своим звуком.

– Сперму, – она шумно прихлебнула чай из большой кружки. – У меня будет ребенок от тебя.

– Ребенок? – он медленно отставил в сторону недопитый чай. – Ты же говорила, что…

– Говорила, не говорила, какая разница, – она деловито складывала в сумочку разбросанные вчера сигареты, помаду, тушь. – Не думай ни о чем. Я тебя люблю.

Пуля, легонько дзынькнув о стекло окна, вошла точно в середину гладко выбритого затылка. Аронов упал лицом в пустую тарелку, вымазанную остатками соуса. Кровь, заполняя пространство между остатками стейка и салатом, разливалась мелкими ручейками. Весна.

АДЪЮТАНТ ЕЕ ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА

Дневник.

6 марта 1953. Смерть Сталина.

Сегодня объявили о вчерашней смерти Сталина. Всех построили и объявили. Начлаг, с дрожью в голосе, читал: «Граждане осужденные, – с ударением на «у». – Советский народ понес невосполнимую утрату». И т.д., и т.п. Актив лагеря, стоящий вдоль наспех сколоченной трибуны, с трудом сдерживал слезы. Хотя, многие плакали, не стесняясь. А я, как-то вдруг, почувствовал облегчение. Как тогда – на лесоповале, когда на меня свалился кедр. Хорошо еще, что не старый был. Тут, в тайге, такие исполины вымахали, что от меня бы и мокрого места не осталось. Облегчение-то было, когда его с меня сняли. Легко отделался – перелом двух ребер и правой руки. Повезло сразу в двух случаях: первое – остался жив, второе – провалялся в больничке три месяца. Как в раю. В том раю, где жил до лагеря. Москва 48-го года. Я – студент юридического факультета московского университета. Молодой, высокий брюнет с зелеными глазами. Девчонки в группе сразу положили на меня глаз. Таинственные перешептывания, любовные записочки, короткие свидания – так, ничего серьезного. Занятия в институте и тренировки в зале бокса отнимали куда больше времени, чем хотелось бы. До того момента, как… Впрочем, обо всем по порядку.