Папины письма. Письма отцов из ГУЛАГа к детям - страница 2

В этой книге, подготовленной архивом Международного общества «Мемориал», собраны истории шестнадцати семей, сохранивших письма отцов, отправленные детям из сталинских лагерей. Задача авторов — не просто проиллюстрировать письмами отдельные судьбы, но прежде всего показать, какую огромную роль в сохранении семейной памяти о репрессиях сыграла переписка.

Весточки из тюрем и лагерей, записки, переданные из следственных камер, выброшенные из эшелонов, которые везли заключенных в лагеря ГУЛАГа, письма родных и близких, следовавшие в обратном направлении, — к тем, кто был оторван от них надолго, порою навсегда, — составляют важнейшую часть мемориальского архива. И это не случайно — ведь одной из главных задач созданного в 1989 году Международного общества «Мемориал» стало формирование архива как места памяти, личной и семейной, о жизни и судьбе человека в эпоху репрессий. Очень часто лишь несколько писем, одна-две фотографии и справки, спрятанные в коробке из-под печенья или в старом портфеле на антресолях, и есть главное и единственное хранилище российской семейной памяти первой половины XX века. В редких случаях удавалось сберечь хотя бы родительский книжный шкаф или письменный стол. Такая роскошь была доступна лишь очень немногим семьям, если кому-то из родственников удавалось избежать ареста, высылки и чудом сохранить остатки семейного гнезда. Поэтому и возникла идея создать в «Мемориале» такое место, куда можно было бы принести свои осколки семейной памяти, соединив их с тысячами других.

Переданные в мемориальский архив письма, несомненно, являются важным источником информации о жизни их отправителей — в тюрьме и в лагере, в ссылке и на воле, но этим их значение не исчерпывается. Да и не так уж часто автор письма имел не только возможность, но и потребность подробно рассказывать близким о своей жизни — и по цензурным соображениям, если письмо шло официальным путем, и из-за нежелания травмировать их тяжелыми описаниями лагерного или тюремного быта. Но вне зависимости от количества строчек или страниц сам вид посланий, — написанных часто неразборчивым почерком в тусклом свете барака выцветшим чернильным карандашом на клочке бумаги, вышитых рыбьей костью на обрывке ткани, — превращает их в визуальное свидетельство, в артефакт, в музейный экспонат. Кроме того, условия переписки, ее возможность или невозможность для заключенного, приобретают в данном историческом контексте экзистенциальное значение, которое особым образом подчеркивала знакомая всем формула эпохи Большого террора: «осужден на десять лет без права переписки», которая стала эвфемизмом смертного приговора.

Но не меньшее значение представленных здесь писем в том, что они иллюстрируют семейные отношения в среде советской городской интеллигенции в 1930-1940-е годы. Сами письма и биографии их отправителей и адресатов дают уникальную возможность взглянуть на отношения «отцов и детей» под совершенно иным углом: на фоне террора, в жернова которого они попали.

Почему в основу книги легли именно отцовские письма? Конечно же, в мемориальском архиве есть много писем от матерей из ГУЛАГа, и их существенно больше, поскольку женщин среди выживших тоже оказалось больше. Но была выбрана именно «отцовская» перспектива. Прежде всего потому, что зачастую это последние обращения отцов к своим детям — почти все они погибли, так и не дождавшись встречи. Но в приведенных сюжетах отцы имели возможность (в отличие от тысяч других погибших во время Большого террора) еще какое-то время обмениваться письмами с родными. Кто-то был арестован в начале 30-х и расстрелян уже после нескольких лет заключения, кто-то умер от голода и болезней в ГУЛАГе в 1940-е годы. Эти невернувшиеся отцы (в отличие от все-таки возвратившихся из лагерей или избежавших ареста матерей) часто становились идеалом для детей, даже когда они не помнили их или помнили очень смутно: «Как отца забирали, я не помню, мне не было еще и трех лет»; «Папа был удивительным человеком, я его больше мамы любила»; «Больше я никогда не видела своего отца, я любила его очень, дружба у меня с ним была теснее, чем с мамой»; «На момент ареста отца мне не было и четырех лет… Равнение на отца стало моей жизненной установкой»… Такие фразы есть почти во всех воспоминаниях об отцах. Именно отцы, исчезнувшие навсегда, были моральными авторитетами для уже взрослых детей. Чаще, чем те, кто вернулся физически и нравственно подорванным лагерем, кто вынужден был приспосабливаться, идти на компромиссы, чтобы снова включиться в жизнь после долгих лет заключения.