Париж на тарелке - страница 41

Дальше мой путь лежит под перемазанным голубиным пометом виадуком. Обычно здесь шумит уличный рынок, но сегодня вокруг тишина. Я отправляюсь по рю Лурмель — улице, на которой традиционно располагается довольно много приличных продуктовых магазинов. Преодолев пятьдесят метров по бульвару, миную отличную сырную лавку, кондитерский магазин, великолепный рыбный, затем мясной и нескольких лавок с мясными закусками.

Я по-прежнему нахожусь в пятнадцатом округе. Местные жители — белые коренные французы, и у них водятся деньги. Разница между парижанами этого района и того, что на севере, в котором сейчас остановился я, потрясающая. Жители пятнадцатого округа представляют собой однородное общество, общество буржуа. В определенные магазины на улице выстраиваются очереди. Люди стоят под снегом. Должен вам сказать, что часть из них ждет, потому что какой-то конкретный магазин стал очень популярным, примерно так же, как «Пуалан», вдруг потрясший воображение парижан в семидесятые годы. Но есть в этих очередях и те, которые согласны терпеть ожидание потому, что знают толк в еде. Они готовы потратить свое время, будучи уверенными, что в итоге купят продукты высочайшего качества. Это вам не очередь за хлебом в перестроечной России. Это не очередь в Африке за гуманитарной помощью. Это очередь французских гурманов.

Я окидываю взглядом свои следы, отпечатавшиеся на снегу. На ступеньках и возле домов уже образовались первые небольшие сугробы. Снег с тускло-серого неба валит беспрестанно. Дома выглядят мрачно, а немногие пешеходы так закутаны, что даже на людей толком не похожи. Я сворачиваю на Ла-Мот-Пике и направляюсь в сторону Марсова поля. Это оживленный проспект с шикарными магазинами и несколькими модными ресторанчиками. Вот-вот должен показаться чудесный вид. Если вы будете стоять спиной к «Военной школе», вам откроются Марсово поле и Эйфелева башня. Впрочем, сегодня я не готов наслаждаться этим зрелищем. Все заслоняет пелена снега. Такое впечатление, будто я оказался в Сибири. Верхушка Эйфелевой башни затянута облаками. Я еще никогда прежде не видел такого Парижа.

Извлекаю фотоаппарат и делаю несколько кадров. По чистой случайности на одном изображении мне удается запечатлеть две пары и двух человек, находящихся на довольно значительном расстоянии друг от друга. Невероятно, но относительно центра перспективы они образуют идеальный угол. Они словно пытаются изобразить треугольник самой башни и перспективу затянутых снегом переулков. В крайне правом углу в кадр попал мужчина, а в дальнем левом углу кто-то (пол различить невозможно) еле движется, согнувшись под тяжестью сумок. Одна пара находится на среднем удалении от меня, а вторая, чуть ближе, что-то снимает, поставив фотоаппарат на штатив. Анри Картье-Брессон непременно «увидел» бы этот кадр. Мне этого не дано. Он считает, что самые лучшие из фотографов могут заметить и поймать те чудесные, волшебные моменты, на которые большинство из нас даже не обратит внимания. Ну и кроме того, у этих фотографов должна быть приличная реакция. Я улыбаюсь, понимая, что по чистой случайности ухватил тот самый миг.

Впереди маячит Стена мира — памятник из стекла, стали и дерева, установленный в 2000 году. Изначально предполагалось, что его через три месяца разберут и перенесут в штаб-квартиру ЮНЕСКО, однако он пока еще здесь. По сути дела, памятник представляет собой две огромные стеклянные панели, на которых на тридцати двух языках и с помощью тринадцати разных алфавитов написано колонками слово «мир». Рядом с памятником слоняется несколько туристов. В монументе вделаны ниши, в которых располагаются специальные экраны. На них все желающие могут оставить сообщение миру. Меня посещает озорная мысль. Я стаскиваю перчатки, надеваю очки, однако экран не работает. Оно и к лучшему. Мне вздумалось написать, что, пока человечество живо, будут существовать и войны. Тяга к сражениям у нас в крови. Человек по своей природе — злобный, порочный негодяй, цель которого любой ценой обойти соперника. А еще он от природы жаден. Впрочем, после войн рождаемость всегда идет вверх — именно об этом сейчас мечтает несколько западных держав. После войны экономика становится эффективней и прочней — вспомним ту же Германию и Японию. Некоторые страны превращаются в более демократичные и жизнестойкие — взгляните на Вьетнам. А техника? А наука? Развитие радаров и прочих приборов электронного зондирования, компьютеров, ракет (не говоря о многом другом) происходило в силу осознания неизбежности войны. Я, как и все, войну ненавижу, но при этом она приносит пользу огромному количеству народа. Вот что я хотел написать. Впрочем, вряд ли кто-нибудь решился бы запечатлеть мои слова на Стене мира.