Париж на тарелке - страница 43

На выходе я советую очень молодым ребятам, обслуживающим зал, отправить поваров в Лондон — попробовать, как готовят в «Наме», ресторане Дэвида Томпсона. Пусть посмотрят, как работает этот человек, уехавший в молодости из Сиднея и ставший одним из лучших поваров тайской кухни в мире. Вот уже пятнадцать лет его варианты прославленных блюд и оригинальность в использовании классических тайских ингредиентов (которые в последнее время стали широко использоваться во многих других национальных кухнях) остаются непревзойденными. Один из пареньков недоуменно на меня смотрит:

— Дэвид ки[16]? — переспрашивает он меня.

За окном воскресное утро, ну а меня ждет трапеза в семейном кругу — я иду в гости к шурину и его жене. Впереди у меня настоящий французский воскресный обед, совершенно непритязательный или, наоборот, роскошный — в зависимости от того, кто на него приглашен и приурочен ли обед к какому-нибудь празднеству. Однако можно быть совершенно уверенным, что вас накормят вкусно и сытно. На обеде будут присутствовать только Жозиан, Жан-Пьер и я. Ни сын, ни дочь не смогли прийти.

Шурин с женой живут в восточных предместьях, где-то километрах в семнадцати от центра Парижа. Тогда как перемещаться по городу у вас получается довольно быстро, стоит вам удалиться от центра, и на переезды начинает уходить куда больше времени. До дома шурина добраться непросто — и это несмотря на то, что рядом имеются две станции скоростных поездов.

В принципе попасть в район, где он живет, — элементарно, но потом от станции вам еще надо преодолеть три-четыре километра по узким улочкам, по которым столетия назад грохотали телеги. Для этого надо сесть на бирюзовый автобус марки «Рено», а потом еще пройти от остановки метров пятьсот.

Жан-Пьер и Жозиан переехали сюда в начале семидесятых — в районе как раз не хватало приличной мясной лавки. Жан-Пьер недавно отошел от дел. Он человек состоятельный. Современный дом, в котором живет шурин, располагается среди пышных садов. Над лужайками возвышаются ели, огромное ореховое дерево, а также сливы и яблони. В саду нашлось место и розам, и рододендронам; в просторном гараже стоит новенький BMW.

Я обожаю ходить к ним в гости. Мы много говорим о еде и кулинарии, политике, налогах и о том, куда катится французская гастрономия (последняя тема часто наводит на безрадостные мысли). Мы практически никогда не обсуждаем рестораны, поскольку Жозиан и Жан-Пьер, как и большинство французов, предпочитают есть дома. Иногда они признают, что остались разочарованы. Жозиан готовит грандиозно, не используя при этом никаких полуфабрикатов. Жан-Пьер любит порадовать присутствующих за столом остроумными каламбурами — он настоящий мастер экспромтов. Глаза его весело блестят. Ни одного каламбура я так ни разу и не записал, Жан-Пьер выдает их спонтанно. Они, словно искры, вспыхивают на мгновение и гаснут, а на смену им приходят новые. Жизнь с Жозиан и Жан-Пьером во многом обошлась сурово, но, несмотря на это, они не озлобились и продолжают оставаться обаятельными, щедрыми, скромными и веселыми. Я обожаю находиться в их обществе, и меня немного приводит в уныние тот факт, что сегодня еду к ним отчасти по работе.

Выбираюсь из вагона метро, пересаживаюсь на электричку на Шатле — Ле-Алль, выхожу на Нуазиле-Гран и долго брожу по торговому центру, возведенному над станцией, в поисках нужного выхода на автобусную остановку. Там сажусь на автобус, полный выходцев из Африки. На всю дорогу в воскресный день у меня уходит полтора часа.

Как обычно, меня ждет самый сердечный прием. К столу везу бутылку бордо, обошедшуюся мне чуть дороже, чем оно обычно в среднем стоит. Когда я только приехал во Францию, люди, приглашенные в гости, дарили хозяевам горшочек цветов или фруктовый пирог. Потом в моду вошло приносить с собой бутылочку хорошего вина. В какие-то десять минут (Жозиан и Жан-Пьер тараторят со скоростью пулеметов) мы успеваем обменяться горячими семейными новостями: рассказать о делах, последних событиях и о том, сколько наши дети платят за жилье. (Когда дети живут с родителями, это и отрадно и грустно одновременно.) Мы делимся друг с другом нашими маленькими радостями и горестями (горестей, к счастью, совсем немного). Потом приходим к выводу (как, собственно, и всегда), что мир в равной степени жесток и прекрасен. Если я ничего не путаю, никто никогда не пытался объяснить, почему он так устроен. Мы просто констатируем факт, и все.