ПАРК ПОБЕДЫ. Роман в рассказах - страница 23
Родители Андрея, живущие в большой трёхкомнатной квартире на Садовой, в другом конце города, приняли симпатичную и такую домашнюю девочку; развратнику-вруну со стажем Валерию Палычу было невдомёк, что эта милая «крохотулечка», не пьющая и не курящая, и такая вежливая, просто снималась на бульваре и в первую же ночь отдалась сыну. Когда отец приглашал Андрея покурить, неестественно, противно подмигивая, и на балконе заговорщицки спрашивал, спят ли они, Андрей не мог понять, прикидывается отец или нет. Прошло уже три месяца, как он познакомил родителей с Наташей, но, когда оставались ночевать, стелить им продолжали в разных комнатах, хотя знали, что Андрей, не скрываясь, ходит к Наташе.
Отчего люди всё время врут? Так врут, что ложь пропитала всё их существование, стала совершенно обыденной и даже необходимой. У отца была любовница, почти ровесница Андрея, разведённая и очень красивая женщина, которую он удерживал дорогими подарками. Мать знала об этом и делала вид, что не знает, а отец знал, что она знает, и делал вид, что не знает, что она знает… С ума сойти от всего этого можно… «Съешь, Андрюша, огуречек»… И, наливая водку, обязательно надо врать, представить всё так зачем-то, что целый месяц, пока Андрей не был у родителей, он ни глотка не брал в рот.
– Ну вот, учился, а теперь и выпить можно немножко!
Это полторы-то бутылки на двоих, за вычетом двух материнских рюмочек, и почти трезвые оба, – оба же «редко» пьющие.
А Наташа, Наташенька, была мила. Строила смешные рожицы и при этом сильно смущалась. Она очень хотела понравиться, и они видели это и делали вид, что принимают всё за чистую монету, но Андрей наверняка знал, что, ложась спать, мать скажет: «Да, очень хочет бедная девочка в городе остаться». – «Не дрейфь, мать. Знаешь, сколько у Андрюхи ещё таких девочек будет?» – Отец повернётся на бок и зевнёт.
А Наташа в ту ночь, отдыхая на его груди, скажет, только для того чтобы ему угодить: «Хорошие у тебя родители».
А голосок её дрогнет, и получится неловко, она поспешит с поцелуями и ласками, на самом деле желая лишь побыстрее уснуть.
Скоро, очень скоро, он начал орать на неё и называть сукой, а она стояла перед ним на коленях и преданно смотрела в глаза.
– Почему макароны холодные?!.. блядь… сука!
Очень, однако, себе на уме была девушка, ведь тоже зачем-то овечкой прикидывалась, а делала всё по-своему, хоть убей ты её, но нужно было ей обязательно лезть на письменный стол и укладывать в стопочки отдельно книги, отдельно тетради. Разыгрывала потом идиотку и терпела оскорбления, и чем дальше, тем больше.
Всё хорошо было у Андрея, девчонка классная, и в компании, и вообще, но запил он больше обычного и домой в свою собственную, после бабушки доставшуюся квартиру идти не хотел. А там, в квартире, и подогреваемый через каждые пятнадцать минут, чтобы, не дай бог, не остыл, ужин, и холоднющее пиво, и все радости медового месяца, с восточными, французскими и какими хочешь утехами. Ан нет, засиживался где угодно, в пивных, и даже у Севы ночевал пару раз.
И видел Андрей, что превращается он в какого-то несусветного изверга, но сколько ни говорил себе, что нельзя так, а с собой ничего поделать не мог. Только не бил что, потому что не за что было, слишком исполнительная была.
И заметил ещё Андрей: любила Наташа его подпаивать, незаметно так провоцировала. А как ей иначе было бедной, если посудить? Натурой Андрей, в смысле выпить, пошёл в отца – добрый становился, любвеобильный, всем всё желал подарить – кому деньги, кому любовь.
Надоела она ему – до чёртиков! Давно он выискал все её недостатки. Бёдра у Наташи были неширокие, а Андрею всегда нравились девочки с треугольничком между ног, грудь хоть и упругая, но небольшая, тип лица не восточный совсем, европейский даже, такие Севе нравятся, но он же не Сева. И не в шутку уже, хоть и по пьяне, говорил: забирай! Но тот не хотел, боялся, наверное, «объедок подобрать», тоже болван ведь.
Но поразительно, феноменально, как говорил Сева, жалко было её. Не любил совсем, а жалко, как уличную кошку подобранную, и когда пьяный был, она плакала, а он жалел её и гладил по голове, и готов был всё сделать, лишь бы не плакала, обещал любить и помещал в собственную мечту о яркой заграничной жизни. А в следующий вечер он приходил не в духе и трезвый, и она снова становилась «конченой тварью», сукой и блядью.