Партизанской тропой - страница 57

— Это ты начал, Гриша, — заметил Алексеенко.

— Нечего искать виновных, — перебил я, отвечать будем вместе.

— Вася, тебя любит Александр Васильевич, — заговорил Спижевой, — и ты наш командир. Иди к нему сам, а мы подождем здесь.

И вот я иду к командиру. У штаба много народу, я остановился и прислушиваюсь, пытаюсь по разговорам определить обстановку. Какое-то тяжелое чувство и вместе страх останавливали меня.

— Пришел Кайсенов? — послышался из раскрытого окна голос Александра Васильевича. Он показался мне суровым и грозным.

— Нет, не пришел, — ответили несколько человек.

— Добре. А ну, ребята, запевай! Мариненко!

— «По-за лугом зелененьким», — громко начал Мариненко, и его поддерживают остальные.

Из множества голосов я слышу негромкий, на приятный голос Александра Васильевича.

Партизаны поют. Я любил эту песню не меньше моих друзей-украинцев, часто вечерами пел ее вместе со всеми. Эта песня была с нами в горе и в радости, скрашивала суровые партизанские будни, заглушала тоску о доме. Но я знал и то, что Александр Васильевич просил петь эту песню только в трудные минуты. Мне стало не по себе.

Я решаюсь прервать пение и вхожу. По узкому проходу, образовавшемуся от раздвинувшихся в обе стороны партизан, подхожу к Тканко и говорю:

— Товарищ командир! Александр Васильевич, расстреляйте меня!.. Вот я явился…

— Пойдемте, — командир повел меня в штабную комнату.

В штабе никого не было. Командир прошел к столу, открутил фитиль в лампе, чтобы было светлее.

— Закрой дверь, — приказал Александр Васильевич и сурово спросил: — Что случилось?

Я рассказал все без утайки.

— А где же те двое?

— Они стоят у сарая.

— Что они там делают?

— Ждут меня. Вас боятся…

— А это что у тебя? — спросил Александр Васильевич и потрогал рукой шишку на моем лбу.

— Это нас оглушили солдаты, когда брали «в плен».

— Мариненко! — позвал командир начальника штаба, открыв дверь.

Мариненко в ту же секунду появился на пороге, В прошлом он был штабным офицером и к службе относился очень ревностно. Вначале он командовал отрядом, затем его выдвинули на должность начальника штаба.

— Приведи сюда Спижевого и Алексеенко, — приказал командир, — они стоят за сараем. Да позови Джавахидзе.

Опустив низко головы, к командиру вошли Спижевой и Алексеенко. Пришла и врач Джавахидзе.

— Осмотрите раны этих троих и окажите помощь, — обратился Александр Васильевич к врачу. — Накормите их из штабной кухни.

Мы поняли, что командир простил нас. С плеч упала огромная тяжесть. Стало легко дышать. Даже обида на солдат, по нелепой случайности так жестоко обошедшихся с нами, прошла.

— Вылета сегодня не разрешаю, — сказал командир, — отправитесь завтра в это же время… Ну, а в том, что с вами случилось, виноваты сами. Прощение заслужите там своими делами.

Этот урок запомнился мне на всю жизнь. По своей преступной неосторожности мы могли погибнуть сами, навредить делу, опозорить своих товарищей и нашего уважаемого командира.

…И вот я снова в штабе у Александра Васильевича Тканко.

— Ну как, Вася, дела? — спросил командир, приглашая меня садиться. — Командование поздравляет тебя и твоих товарищей с успешным выполнением последнего задания.

Командир крепко пожал мне руку и стал расспрашивать о делах в отряде. Я почувствовал, что он вызвал меня неспроста. Мое предположение оправдалось.

— Я вызвал тебя для того, чтобы дать одно важное, очень ответственное задание, — перешел к делу командир. — Ты, как никто другой, для этого подходишь. Надеюсь, ты с честью выполнишь приказ.

Командир внимательно поглядел мне в глаза, словно хотел в них что-то прочесть. А я ждал, что он скажет, как и когда мне приниматься за дело. Александр Васильевич заговорил, однако, о другом:

— Командование отрядом сдашь Спижевому. Из отряда подбери одного надежного человека и завтра к двум часам будь здесь.

— Можно идти? — спросил я, поняв, что разговор на сегодня окончен.

— Можно! — разрешил командир и, проводив меня коротким взглядом, углубился в карту.

Признаться, я не раздумывал о характере задания, об опасности. В партизанских условиях надо быть всегда готовым ко всему. Я знал, что предстоит полет в тыл врага, приземление в заранее облюбованном месте, обычная партизанская работа, трудная, но необходимая, и, хотя командир намекал на какое-то особое задание, я в ту пору не обратил на это внимания. Каков бы ни был приказ, я обязан выполнить его.