Пастухи на костылях - страница 57

— Вов, успокойся. В этой жизни все равно нельзя верить амнистиям. Лагори в свое время попался на эту удочку Наполеона… а ведь мог бы вытащить из Ла-Форса легендарного генерала Мале. Так что обещанная амнистия тебя, да и остальных никак не спасет. Втихаря, кого надо арестуют и куда надо препроводят.

Перебивая странного любителя истории, полковник пообещал:

— Амнистия будет. Ее можно не оговаривать. Мы просто не сможем ни расследовать столько дел, ни, тем более, посадить всех. Но скажу сразу. Самые отмороженные, конечно, поплатятся. Те, кто расстреливал пленных солдат. Те, кто мародерствовал. Кто убивал мирных жителей… ваш боец прав. Это сделают без шума и лишних кривотолков. Уродам не место… — полковник запнулся и не смог договорить фразу. Он так и не сумел ее построить до конца. Не место среди нас? Не место среди вас? Не место среди мирных жителей? Но последнее вообще дико звучит.

— Он не мой боец… — тихо сказал странный бывший майор разведки.

— Что? — Не сразу сообразил полковник. Поворачиваясь к парню, он спросил удивленно: — А кто же вы тогда?

Вместо ответа тот пожал плечами и сказал весомо и в то же время, наверное, глупо:

— Наблюдатель. — Поясняя свои слова, он поднялся и протянул карточку своего допуска в архивы Генштаба: — Так сказать запечатлею историю для потомков.

Внимательно изучив карточку и вернув ее хозяину, полковник только головой покачал:

— Кого тут только не встретишь.

Богуславский неторопливо подошел к окну и сказал:

— Не удивляйтесь. Размах произошедшего естественно привлекает многих. Мы тут даже репортера СиЭнЭн нашли… раненного. Еле вытащили. Ваши там отлично все отутюжили. Даже без артиллерии.

— Да уж. — Покивал значительно полковник, умолчав, что сам лично недавно арестовывал нескольких работающих в районе иностранных журналистов без аккредитации. Каждому из задержанных можно было смело вешать шпионаж и сбор сведений составляющих государственную тайну, но правила давней игры такого не позволяли. И потому арестованные просто томились в ожидании своей судьбы в следственном изоляторе. Их придется выпустить. Но вот когда — вопрос десятый, если не сотый. Пока сверху пинать не начнут под нажимом чужих госдепов можно держать и плевать на права человека.

Полковник повернулся на стуле к Илье и сказал:

— А мы могли бы с вами поговорить наедине?

Офицер не видел, но почувствовал усмешку на лице смотрящего в окно командира боевиков. Слова, которые он услышал, были ему неприятны и даже в чем-то обидны:

— Вам так хочется дискредитировать меня в глазах тех с кем мы прошли эту войнушку?

Отрицать не было смысла, и полковник просто ответил сарказмом:

— А вам так хочется показать нас подонками?

— Нет. — Сказал Илья поворачиваясь. — Но если есть вопросы — спрашивайте. Семьи у меня нет, потому личного характера вопросов я от вас не ожидаю.

Полковник начал по порядку задавать накопившееся у штаба вопросы:

— Когда мы отвели спецчасти от Черемушек, почему именно вы запретили вашим покидать тот район?

Пожимая плечами Богуславский, сказал:

— Мы этой тактики придерживались еще там… на войне. Дать коридоры боевикам, чтобы они соединились в городе, котором засели, и чтобы удобнее было их локализовать, а не разбрасывать силы. Это на просторе удобнее дробить и уничтожать, а в городе сложнее. Разбросать части в городских условиях это почти сто процентов получить себе штык в спину, откуда не ждешь. Я подумал, что вы решили нас поймать на том же. При повторной попытке штурма вам бы опять пришлось распылить части. Несколько очагов сопротивления да еще с нежелающими уходить мирными жителями вы бы ровнять минометами не стали.

Покивав, полковник задал следующий вопрос:

— Вы очень гуманно обращались с раненными и пленными. Это было с расчетом?… — он не закончил фразу в надежде что его и так поймут.

— Да, нет… я ведь сам был ранен когда-то. И по ранению был признан непригодным к дальнейшей службе. — Признался Илья.

— Я как бы вижу, что вас зря комиссовали. — Признался полковник хмуро, про себя обещая лично объяснить бывшему командиру Ильи и медикам, что если бы не их… не их глупость, многое могло бы быть по-другому.