Пауки - страница 39

стр.

С затаенным любопытством отец Вране спросил Машу, грешила ли она с кем-нибудь, и когда молодая женщина призналась, что грешила, он забросал ее вопросами: какой он, этот мужчина, сильный, молодой? Часто ли она грешит с ним? Как именно и где? И выпытывал тысячу других подробностей. Маша отвечала, заикаясь от смущения, а ему этот допрос доставлял ни с чем не сравнимое наслаждение…

Но когда Вране стал убеждать ее в дальнейшем воздержаться от греха и пообещать, что она даже в мыслях не пожелает чужого мужа, молодая женщина опустила голову.

— Что задумалась, трудно придется? Не совладаешь?

— Да, трудно… — отозвалась Маша.

— Знаю, что трудно! Однако не думай, что одной тебе трудно… А знаешь ли ты, как приходится страдать другим! Перетерпи, и найдешь в этом утешение, гони от себя грешные мысли… кайся!.. Каешься ли ты?

— Каюсь, — пролепетала она, рыдая.

— Кайся, как и я каюсь!.. Терпи, как я терплю… Сокрушайся и помни: блаженны чистые сердцем, ибо они бога узрят. А все, что мы делаем ради спасения нашей души, ничтожная жертва по сравнению с жертвой нашего искупителя… И не греши, чадо, ни делом, ни помышлением!.. — Речь его становилась все ласковей, все нежнее… — Прости и меня, ежели когда-нибудь вводил тебя в искушение, как и господь бог через меня тебя прощает… Прости ты меня!

— Бог простит! — промолвила, рыдая, Маша и вышла из церкви.

Отец Вране со слезами на глазах глядел ей вслед, потом перекрестился и долго еще оставался в исповедальне, коленопреклоненно вознося молитвы.

…Раде был отходчив и незлопамятен. Он сразу догадался, в чем дело, к тому же и другие словно бы упрекали его: «Злится на тебя поп из-за Маши».

«Нет, какие эти служители господни, — думал Раде. — Кидаются на добрых людей, а сами распутничают. Болван! Словно Маша меня, вроде его, с ума свела… И чего она упирается, отчего не спутается с ним, ежели охота, могла бы уважить попа, уступчива она по натуре. А что у меня с Машей? Редко когда и вспомню…» Правда, бывает, потянет к ней, разыграются страсти, но утихают, если ее нет поблизости. Но бывает и так: распалится и подменит жену Машей — как-то так оно получалось… и в такие минуты Маша в самом деле казалась ему желаннее всех на свете. А иногда обе ему любы, и трудно отделить одну от другой.

Раде совсем было позабыл о нанесенном ему в церкви оскорблении. Но однажды в городе его позвал в лавку газда Ново, провел в контору и попросил рассказать, как было дело с отцом Вране. Выслушав рассказ, газда стал убеждать Раде подать на священника в суд.

— Жалуйся, если хочешь сохранить мою дружбу.

Раде всячески отнекивался, но это ни к чему не привело.

Газда сказал:

— Ты из почтенной семьи, а тебя этот вахлацкий поп осрамил перед всем народом!

— Трудно, господарь, с ним тягаться!.. Боюсь, взвалят на меня судебные издержки… и кто пойдет в свидетели против своего священника? — пытался убедить его Раде.

— Это уж моя забота. И расходы беру на себя, привезешь из уезда адвоката… И ему заплачу… Только действуй от своего имени, слышь, обо мне ни звука… Нельзя мне открыто путаться в такие дела.

Раде диву дался, с какой стати газда Йово так подкапывается под попа; правда, одно время они враждовали из-за сельской кооперативной кассы, которую основал отец Вране, но с тех пор, как в городе пошли толки о каком-то сговоре между иноземцами, от которого будет великая польза крестьянам, они помирились.

Но крестьяне не больно верили в эту пользу, полагая, что с господами дело иметь — все равно что глаза луком тереть, — не видать крестьянам добра от господ, никогда такого не бывало, и сейчас они опасались, как бы после объединения не стало еще хуже.

Но все же за этим что-то крылось.

Чтобы укрепить содружество, в общине посадили двух членов-католиков, вывесили два флага, из-за которых идет жестокая борьба: какой должен развеваться справа — православный или католический! Вот о чем размышлял Раде и по дороге, и в городе, пока писарь составлял его жалобу. Подписав бумагу, Раде отнес ее в суд.

…Он уже и думать позабыл о жалобе, как вдруг получил повестку. Только сейчас ему стало как-то не по себе, и он пожалел о своем поступке.