Пентезилея. Книга для женщин в часы мужененавистничества - страница 14

Через десять дней она послала его на рыбную ловлю, сама же отказалась поехать… Когда через некоторое время, мучимый беспокойством, он вернулся, то нашел свою красавицу у окна. Ее белокурая головка покоилась на великолепной, выложенной ватой груди стройного офицера.

С криком смертельного негодования бросился он назад и побежал к морю так скоро, как только ему позволяли ноги.

Но как вдруг все потемнело в природе! Дождь, свистя, точно ударами хлыста образовывал борозды на кипящей пучине, над которой все глубже и глубже опускались черные чудовища облаков. Буря с ревом разрывала черные пропасти, вздымала остроконечные волны, сгибавшиеся как паруса и несшие белую пену к берегу.

Прижавшись к скале, рыбак закричал в дикую стихию:

Как будто смех раздался из крутящихся волн. Выставилась золотистая головка рыбки и спросила:

— Ну, какую же жену ты хочешь теперь?

— Только не такую легкомысленную! — воскликнул рыбак. — Лучше очень строгую — самую знатную, какая только бывает на свете. Пусть она будет самой царицей.

— Иди домой, — сказала золотая рыбка, — она уже царствует.

Дома рыбак нашел свою комнату, полную людей. Посередине ее на возвышении сидела гордая женщина, и один из окружавших ее господ читал доклад. Она высказала свое мнение, затем подозвала одного за другим окружавших ее господ и взяла у них прошения. Входили и выходили чиновники с деловыми бумагами, письмами, депешами, предлагались и назначались производства и награды. Рыбак переминался с ноги на ногу. Никто, казалось, его не замечал… Наконец царица обратилась к нему.

— Чего ты хочешь, мой милый? — спросила она снисходительно.

— Черт подери! — выпалил рыбак. — Что же, собственно говоря, мы муж и жена или нет?!

Царица невольно покраснела и сказала ледяным тоном:

— Как только у нас будет время для личных дел, я предоставлю министру рассматривать эти бумаги. Пока же я попрошу не задерживать хода дел подобными пустяками.

Итак, бедный рыбак стоял и ждал. Но больше десяти часов он не мог выдержать. Он был как на иголках. С беспорядочными мыслями в голове и до крайности выведенный из себя, он покинул дом и, несмотря на бурю, град и дождь, бросился к морю.

Между тем, ярость стихий достигла высшего напряжения. С темного неба хлынули потоки воды и в бешеном круговороте кружились над волнами, которые, как бы крича о помощи, выставляли белые пенистые руки. Земля колебалась под ударами. Вою и реву из ее глубины отвечали ужасные раскаты грома сверху.

Шатаясь, старался рыбак держаться на ногах и прерывающимся голосом кричал в бушующую стихию:

— Вот тебе и на! — торжествовала рыбка, выплывая на поверхность моря как раз вблизи рыбака. — Ну, какую же жену ты хочешь теперь?

— Жену? одну жену? — в отчаянии воскликнул рыбак. — Теперь я вижу, что одна никогда не бывает самой настоящей. Я должен иметь выбор! Большой выбор! Я хочу иметь святую Урсулу со всеми ее одиннадцатью тысячами дев!

Тогда раздался ужасный гром. И вдруг все затихло. Из успокоившихся волн выглянула золотая рыбка и холодным насмешливым тоном сказала:

— Пойди домой — там опять сидит твоя одноглазая.

Так оно и было. Вернувшись в хижину, рыбак нашел свою первую жену, которая от блаженства не могла произнести ни одного упрека и только всхлипывала от радости.

Совершенно пораженный, он благосклонно позволил себя обнять. И так они остались вместе на всю жизнь.

И это было самое правильное.

— … Он ушел! — в отчаянии воскликнула Венера, как будто только теперь в ее сознании мелькнула мысль о неотвратимом. Ее божественные глаза медленно наполнились слезами.

— Он ушел! — печально повторили ее прислужницы. Все они любили Тангейзера.

Услышав подтверждение своему горю из уст других, Венера, рыдая, бросилась на свое пурпуровое ложе и плакала, закрывшись тяжелыми золотистыми волосами.

Никто не осмелился издать звука.

Вдруг завеса на двери поднялась. Вошедший кудрявый мальчик золотой лютней придержал тяжелую материю и глазами спросил, что такое с его госпожой. Несмотря на предостерегающий знак прислужниц, он прокрался ближе, принес скамеечку и безмолвно уселся около ложа. Он смотрел на белые плечи Венеры, беззвучно вздрагивавшие от рыданий, и, точно вопрошая, тихо дотронулся до струн лютни.