Перед половодьем (сборник) - страница 9
— Баринушка, миленький! Не лютуй, сердца в тебе нет, небось, дитятко родное…
Ловит неуклюжими пальцами сапоги Черного Мужчины, чтобы поцеловать.
Из-под русской печки вылезает с глухим рычанием рыжая собака.
Но истязание уже кончено — три прута брошены в помойное ведро.
Поруганное тело ноет.
— И шалить буду, и потихоньку брать буду и всегда говорить неправду… — думает мальчик, теряя сознание.
Воцаряется тишина.
— Степан!.. Что это значит?.. Очнись, очнись, Витенька! — на мгновение разбивает тишину голос матери.
Слышен плач…
Вероятно, ее пальцы теперь сделались еще длиннее.
— Никогда не буду брать потихоньку, — думает мальчик: — пришла настоящая мамочка.
И опять теряет сознание.
Маленького человека переносят в детскую, на кровать.
5
Открывается царство неизмеримого.
Руки, маленькие детские руки, то вытягиваются далеко-далеко, до пределов отдаленнейших звезд, то втягиваются обратно, вглубь воспаленного тела. Белокурая же головка то вроде горы, палимой знойными лучами, то меньше незаметной песчинки.
Изнывает душа — тяжело бесконечно растянутыми пальцами ловить черную, неподвижную точку, но еще мучительнее двумя паутинками цепляться за каменные глыбы, тщетно стараясь сорвать их с места и закинуть далеко-далеко, в высокое, жаркое небо.
Подушка набита красными углями, а глаза — две железные гири…
— Оставь!.. Оставь меня… Больно, ой!
Рыжий пес вылезает из-под печки и рычит:
— От-то, вражий сын… А как кличут?
— Витею.
— Я тебя, люблю, Витенька, и не кусаюсь.
Откуда ни возьмись, зеленый охотник… Штаны красны, посапывает сизым носом, а на зеленой шляпе колеблется лебяжье перо. На стул усаживается и усы покручивает, вытянув ноги со звонкими шпорами:
— А стащи-ка, хозяин, сапоги мои длинные.
Кряхтит хозяин гостиницы, пот с широкого лба так и катится; фартуком, бедняка, утирается и от натуги багровеет. Вдруг — трах! — хозяин падает на пол, а нога в сапоге со шпорою осталась в его руке.
— Оторвал, шельмец, ну, тебе и расплачиваться!
— Ха! ха! ха!
— Хо! хо! хо!
— Хи! хи! хи!
Загоготали, застонали, захихикали. Рюбецаль-волшебник подпрыгивает на одной ноге, а его слуги, в красные платья одетые, заливаются сатанинским хохотом:
— Ха! ха! ха!
— Хо! хо! хо!
— Хи! хи! хи!
В комнату врываются узкогорлые бутыли с клюквенным квасом, пляшут, позванивают и кланяются вещему Рюбецалю:
— Не ешь моченых яблок, не ешь: папа розгами высечет. Не ешь!
Внезапно наступает тишина.
Маленький человек открывает глаза и видит над собою кроткую женщину с нежными чертами лица; среди русой косы — золотая звезда, а ресницы длинны и печальны.
— Это ты?
— Это я.
Уже ночь, уже ползают тени; где-то рядом — неровное дыхание матери. Зеленая лампадка освещает позолоченный кивот, в середине которого пусто, нет потемневшей иконки.
— Расскажи, Богородица, про белого козлика.
— Жил-был козлик у бабушки старой…
И целует:
— Не плачь, не плачь, моя крошка: волки серые не съели белого козлика… Он в серебряном домике, он увидит, увидит старую бабушку.
И медленно тает, как туман. В золоченом кивоте потемневшая иконка, вернувшаяся Богородица.
Синие глазки смыкаются. Нет дней, нет ночей, нет земли — одно небо. По синему небу, в волнах воздушного океана, реет смелая, быстрая ласточка… Ныряет, взлетает и устремляется к золотому, ликующему солнцу. И эта ласточка — он, маленький человек, претворенный в беспечную птицу.
Вверх, вниз! Как упоительно; как светлы просторы небесные!
Вдруг — треск, шум, грохот… Все завертелось в неистовом хороводе.
Щеки мальчика опаляет ледяное дыхание.
Глаза открываются…
Стоит древняя-древняя…
С железными когтями…
Рогатая…
В руке мутносветный фонарь.
Молчит.
— Холерища! — шепчет трепещущий мальчик; а она, древняя, наклоняется. Шарит костлявою ладонью по лицу маленького человека, отгибает край ватного одеяла, сжимает беленькое горло — душно, душно!
Но твердо и молчаливо подходит широкоплечий, загорелый матрос к древней великанше, и начинается жестокая борьба. Трещат кости, но стонов нет, и нет сожаления. Вот сплелись в темный, бесформенный клубок, вот покатились по полу детской, терзая и грызя друг друга острыми зубами. И вот пролилась капля, только капля темной крови, тягучей, как смола, и все разом наполнилось зеленоватыми огоньками… Кто-то вскрикнул протяжно и жалобно, где-то рядом бешено залаял пес.