Передел - страница 14

– Можешь не сомневаться, Мэгги, – еще раз повторила невестка, – я приложу все мои силы.

– Знаю, я не должна была этого допускать, – вздохнула Мэгги. – Просто в то время я была замужем за Ральфом Редклифом, и мне было так скучно, что я иногда подбирала этих интеллектуалов и художников… Ну, Хьюберт, конечно, не простой проходимец, в каком-то смысле он личность. Хотя это я помогла ему стать тем, кем он стал. В Париже он, конечно, лучше известен. Вернее, он был там известен несколько лет назад. Помнишь его «Ce soir, mon frére»[2]? Пьеса изрядно нашумела.

– Да, да! Он был продюсером?

– Нет, он ее написал. Я тогда…

– Пьеса преуспела? – перебила Мэри.

– Да, в Париже. В общем, я за ним присматривала, а он писал эту пьесу. Через пару лет Хьюберт принялся за другую. Я помогала ему деньгами, с рентой и так далее. Кроме того, он великолепно разбирается в старинной мебели и картинах и не раз давал прекрасные советы. Но вкус и знания – это еще не все. Не знаю как, но он поглотил всю мою жизнь. Я оказалась в ловушке, в зависимости от него. А на папочку Майкла совсем нельзя было положиться. Ральфу Редклифу на все было наплевать! Наши отношения с Хьюбертом, разумеется, были исключительно платоническими.

– Что же тогда они тебе давали?

– Вот именно. Именно этим вопросом я в конце концов и задалась. Но кто бы мне поверил в случае скандала? К тому же вложить деньги в недвижимость в Неми – идея Хьюберта. Он нашел для меня два дома и, разумеется, захотел построить один и для себя. О домах я не жалею, они своих денег стоили. Я просто хочу, чтобы Хьюберт убирался прочь, прочь из моей жизни. Выйдя замуж, я рассказала Берто, что Хьюберт до сих пор живет в доме с лучшим видом и лучшей мебелью, а он ответил: «Мэгги, ты просто с ума сошла. Он же простой дармоед. Выстави его, пусть проваливает».

– Ну Хьюберт и наглец! – возмутилась Мэри. – Какое нахальство! Мне говорили, что прошлым летом дом был полон голубых.

– Да, вот я и перестала финансировать Хьюберта. Когда я вышла за Берто, он так и сказал: «Не давай ему денег. Ничего не случится, если ты прекратишь переводы». Я тогда совсем не знала, что делать. Когда попадаешь к кому-нибудь в цепкие лапы, то все перестаешь понимать. А Берто сказал: «Что ты сомневаешься? Чего ты боишься? Сядь и напиши, что больше не переводишь ему деньги». Он даже предложил сам написать. А я ответила: «Но, Берто, он же знает, что мы с тобой не нуждаемся в деньгах, а я даю ему так немного». Тогда…

– Дело-то не в этом, – встряла Мэри.

– Разумеется. Это и Берто сказал. Дело не в этом. Однако теперь Хьюберт уперся, а я не хочу скандала. Ведь вы с Майклом тоже живете здесь, и вам тут нравится. Вот проблема.

– Это очень большая проблема, – согласилась Мэри, готовая во всем поддержать свекровь. – Просто огромная проблема.

– А теперь еще его секретарша-лесбиянка…

– Она лесбиянка?

– Думаю, да. А кто же еще?

– Да-да, наверное, ты права.

– Разве с ним станет жить нормальная женщина?

– Ну может быть, это платоническая дружба, как когда-то у тебя с ним, – поразмыслив, сказала Мэри. – Но наверное, это не так.

– Точно лесбиянка, – повторила Мэгги и, будто это и было самое важное, добавила: – Лесбиянка без гроша в кармане.

Выговорившись, она внезапно вспомнила, что у Хьюберта есть и положительные качества, чем вынудила Мэри, у которой тоже оставалось несколько приятных воспоминаний о соседе, прибегнуть к осторожному двуличию.

– Он заботится о мебели, – сообщила Мэгги. – Великолепно в ней разбирается и знает, как за ней ухаживать. Честно говоря, он сам помогал ее выбрать. А недавно до меня дошел слух, что он до сих пор отправляет стулья времен Людовика XIV в Рим. В мастерскую, чтобы держать их в идеальном состоянии. В чем-то он до сих пор остался мне верен.

– Реставрация антиквариата – это недешево, – согласилась Мэри. – Мой папа однажды…

– Да, знаю. Ведь он не мог остаться совсем без гроша, нет?

– Я попробую выяснить, – пообещала Мэри.

– Мне в общем-то все равно. К тому же, раз он смотрит за моей мебелью, все не так уж плохо, да?

– Конечно.

– Когда пришел мой адвокат с извещением о выселении, он не открыл дверь, притворился, что его нет дома.