Переписка А. С. Пушкина с А. Х. Бенкендорфом - страница 11

25 июня 1834 г. Пушкин в письме Бенкендорфу[85] просит об отставке, но с сохранением за ним права посещать архивы, чтобы иметь возможность продолжать работать над историей Петра, которая увлекла его.

Но 2 июля известие об отставке Пушкина доходит до Жуковского, находящегося в это время на даче императрицы в Петергофе. Николай I говорит с ним об этом. Жуковский, взволнованный полученным известием, в тот же день пишет письмо Пушкину (15, 171) и передает его с Блудовым, отправляющимся в Петербург[86]. Пушкин получает письмо на следующий день.

Жуковский, неизменный защитник своего младшего друга, признается, что не понимает причин поступка Пушкина, вследствие чего он и не смог ничего объяснить в разговоре с царем. Далее он сообщает, что, не зная ситуации, спросил царя, нельзя ли все это поправить. Царь ответил, что удерживать против воли никого не намерен, но охотно согласился вернуть ситуацию назад.

В тот же день, 3 июля, Пушкин, не считая возможным не прислушаться к совету Жуковского, пишет Бенкендорфу[87], что считает свой поступок «неблаговидным» и просит «не давать ходу» своему прошению. Но при этом указывает на необходимость для него отпуска на несколько месяцев.

Вечером 3 июля Пушкин получает письмо Бенкендорфа из Петергофа от 30 июня 1834 г.[88] с ответом на свою просьбу об отставке, в котором сообщается, что «Его Императорское Величество, не желая никого удерживать против воли», сделал соответствующее распоряжение вице-канцлеру. При этом уточняется, что пользование архивами станет для Пушкина невозможным, «так как право сие может принадлежать единственно людям, пользующимся особенною доверенностию начальства».

4 июля Пушкин пишет новое письмо Бенкендорфу[89], понимая, что предыдущее письмо от 3 июля не сможет никого удовлетворить. В нем он признает, что прошение об отставке «могло показаться безумной неблагодарностию и сопротивлением воле Того, Кто доныне» являлся более «благодетелем, нежели Государем».

В тот же день, 4 июля, Пушкин получает через Хитрово[90] взволнованное письмо Жуковского от 3 июля (15, 172–173) и пишет ответ (15, 173–174), где, ссылаясь на «хандру и досаду» в момент принятия решения, объясняет причины своего прошения об отставке: «Домашние обстоятельства мои затруднительны; положение мое не весело; перемена жизни почти необходима».

Признается, что изъяснять все это Бенкендорфу «не хватило духу», что не имел намерения «произвести, что вышло», и что писать непосредственно царю — значит «снова просить», а царь и так уж много сделал для него.

В тот же день, 4 июля, Жуковский, получив письмо Пушкина, по-видимому, договаривается с Бенкендорфом о встрече по этому делу. И утром следующего дня, 5 июля, он был принят Бенкендорфом[91], который уже получил письма Пушкина. Возможно, Жуковский показал Бенкендорфу и письмо Пушкина к нему от 4 июля. Все это было признано Бенкендорфом неудовлетворительным, и он разъяснил Жуковскому, как следует написать царю[92].

Утром 6 июля прекраснодушный Жуковский отправляет с нарочным новое письмо Пушкину (15, 175), в котором возмущается сухостью его писем к Бенкендорфу. Убеждает Пушкина в том, что государь огорчен его поступком, считает его неблагодарностью, что государь до сих пор искренне любил его и желал ему добра, настаивает на том, что писать нужно прямо государю. Жуковский не был посвящен в обмен мнениями о поэте царя и Бенкендорфа, который произошел накануне, 5 июля 1834 г.

А 5 июля, после встречи с Жуковским, Бенкендорф переслал царю оба пушкинских письма при следующей сопроводительной записке:

«Так как он сознается в том, что просто сделал глупость, и предпочитает казаться лучше непосредственным, чем неблагодарным (так как я еще не сообщал о его отставке ни князю Волконскому, ни графу Нессельроде), то я предполагаю, что Вашему Величеству благоугодно будет смотреть на его первое письмо [от 25 июня 1834 г. с прошением об отставке. — Прим. авт.] как будто его вовсе не было. Перед нами мерило человека; лучше, чтобы он был на службе, нежели предоставлен самому себе»[93].

Здесь Бенкендорф с солдатской прямотой излагает истинное отношение к Пушкину: для власти нежелательно предоставлять поэту полную свободу.