Переписка А. С. Пушкина с А. Х. Бенкендорфом - страница 13

стр.

Пушкин принят Бенкендорфом и представляет ему свои соображения по поводу издания собственной газеты с ежеквартальным литературным приложением («Летописец»), в котором должен был принимать участие В. Ф. Одоевский[104], а также, вероятно, пожаловался на цензурные притеснения Уварова и Дондукова-Корсакова. Тогда же было передано для императора «Путешествие в Арзрум».

Новая черновая редакция письма к Бенкендорфу, датируемая апрелем-маем 1835 г.[105] (ср. выше черновое письмо около — не позднее — 11 апреля 1835 г.), позволяет понять: проект с изданием новой газеты, предложенный Пушкиным, был отвергнут. Пушкин признает, что этим решением царя с него «снято тяжелое бремя». Но отсутствие состояния у него и у жены, расстроенные дела отца не оставляют для него другой возможности, кроме как «прибегнуть к щедротам Государя, который теперь является» его «единственной надеждой». Пушкин просит предоставить ему взаймы 100 тыс. руб. на 10 лет, без процентов, прекратив выплату ежегодного жалованья в 5 тыс. руб., которое он рассматривает как процент с капитала в 125 тыс. руб. При удовлетворении этой просьбы, признается Пушкин, он был бы «совершенно счастлив и спокоен».

Это письмо тоже, по-видимому, осталось неотправленным, потому что столь крупный заем у царя вряд ли был возможен. Пушкин, ища выход из материальной западни, решает просить у царя длительного отпуска на три-четыре года. Он пишет новое письмо Бенкендорфу 1 июня 1835 г.[106], где повторяет прежние формулировки из двух написанных ранее, но не отправленных Бенкендорфу писем (см. выше).

Ощущая необходимость покончить с расходами, необходимыми при проживании семьи в Петербурге, расходами, сулящими в будущем «не только беспокойство и хлопоты, а может быть — нищету и отчаяние», Пушкин просит предоставить ему возможность «уединенной жизни в деревне» в течение трех-четырех лет. Но оговаривает при этом, что хотел бы затем вернуться к продолжению работы над историей Петра I и сохранить за собой доступ в архивы. Письмо преисполнено благодарности к императору за предыдущие «благодеяния» и уверением, что при малейшем его неудовольствии новой просьбой об отъезде в деревню (после просьбы об отставке в июне 1834 г.) он предпочтет остаться в своем теперешнем положении, нежели потерять во мнении того, кто был его «благодетелем, не как монарх, не по долгу и справедливости, но по свободному чувству благожелательности возвышенной и великодушной».

Николай I написал на письме следующую резолюцию:

«Нет препятствий ему ехать, куда хочет, но не знаю, как разумеет он согласовать сие со службой; спросить хочет ли отставки ибо иначе нет возможности его уволить на столь продолжительный срок»[107].

Пушкин узнает об этой резолюции Николая I только 4 июля 1835 г. и откликается на нее новым письмом к Бенкендорфу от того же числа[108], в котором фактически просит отставку («предаю совершенно судьбу мою в Царскую волю»), но беспокоится о доступе в архивы («когда обстоятельства позволят мне остаться в Петербурге»).

Бенкендорф на письме Пушкина записывает слова царя:

«Если ему нужны деньги, Государь готов ему помочь, пусть мне скажет, если нужно дома побыть, то можно взять отпуск на четыре месяца»[109].

На основании этого письма Пушкин оформит отпуск с 7 сентября 1835 г. на четыре месяца и поедет в Михайловское с надеждой поработать.

22 июля Пушкин, пытавшийся встретиться с Бенкендорфом и не застав, пишет ему новое письмо[110]. Ему каким-то образом стала известна реакция Николая I на его письмо от 4 июля, зафиксированная на нем Бенкендорфом, и это объясняет благодарность в адрес последнего.

Далее Пушкин сообщает сумму долгов в 60 тыс., накопившихся за последние пять лет жизни в Петербурге. К этому добавились расходы, связанные с тем, что он вынужден был «взять в свои руки» дела семьи, то есть дела родителей и брата Льва Сергеевича. И далее повторяет вновь, что у него остается лишь два пути разрешить материальные проблемы: на несколько лет уехать в деревню «либо единовременно занять крупную сумму денег».

«Благодарность для меня чувство не тягостное; и, конечно, моя преданность особе Государя не смущена никакой задней мыслью стыда или угрызений совести; но не могу скрыть от себя, что я не имею решительно никакого права на благодеяния Его Величества и что мне невозможно просить чего-либо», — так завершает Пушкин свое письмо и «вверяет решение своей участи» Бенкендорфу.