Переписка А. С. Пушкина с А. Х. Бенкендорфом - страница 6

в статье «Пушкин и „Северная пчела“ (1825–1837)»:

«При появлении своем она [статья Булгарина. — Прим. авт.] вызвала даже неудовольствие Императора Николая I, и за нее Булгарин сел на гауптвахту»[43]. Упоминание об этом есть и в письме В. А. Каратыгина к П. А. Катенину: «…по Высочайшему указу Булгарина посадили на гауптвахту»[44].

Письмом от 3 апреля 1830 г. Бенкендорф отвечает на пушкинское письмо от 24 марта, где заверяет поэта, что Булгарин никогда не имел с ним разговора о Пушкине и что вообще он видит Булгарина не чаще двух-трех раз в году. По поводу же просьбы поехать в Полтаву генерал сообщает, что император запрещает «именно эту поездку, так как у него есть основание быть недовольным поведением г-на Раевского за последнее время»[45].

16 апреля Пушкин обращается к Бенкендорфу с новыми просьбами, связанными теперь с предстоящей женитьбой:

«Г-жа Гончарова боится отдать дочь за человека, который имел бы несчастье быть на дурном счету у Государя. Счастье мое зависит от одного благосклонного слова Того, к Кому я и так уже питаю искреннюю и безграничную преданность и благодарность».

Кроме того, он (извиняясь за «смелость своих возражений») вновь просит разрешение напечатать «Бориса Годунова» в том виде, как он (автор) считает нужным, подчеркивая при этом и материальную необходимость для себя этой публикации в связи «с нынешними обстоятельствами»[46].

Письмом от 28 апреля 1830 г. Бенкендорф сообщает Пушкину, что царь с «благосклонным удовлетворением» воспринял известие о его женитьбе, а по поводу «личного положения», внушавшего определенные сомнения будущей теще поэта Н. И. Гончаровой, заверяет, что «в нем не может быть ничего ложного и сомнительного». А дальше следует признание, которое должно было, с одной стороны, произвести благоприятное впечатление на будущую тещу поэта, а с другой, отражало его истинную роль во взаимоотношениях с Пушкиным:

«Его Императорское Величество в отеческом о вас, милостивый государь, попечении, соизволил поручить мне, генералу Бенкендорфу, — не шефу жандармов, а лицу, коего он удостаивает своим доверием, — наблюдать за вами и наставлять Вас своими советами; никогда никакой полиции не давалось распоряжения иметь за вами надзор. Советы, которые я, как друг, изредка давал Вам, могли пойти Вам лишь на пользу, и я надеюсь, что с течением времени Вы в этом будете все более и более убеждаться».

Что касается негласного надзора над Пушкиным, это, конечно, лукавство, а вот «дружеские» советы Бенкендорфа действительно имели место, и Пушкин действительно «все более и более» убеждался в их полезности и плодотворности и нередко обращался к своему могущественному корреспонденту за поддержкой, что будет видно из их последующей переписки[47].

В связи с упомянутым письмом Бенкендорфа Пушкин в мае 1830 г. обращается с письмом в Министерство иностранных дел, в котором просит выдать ему аттестат, не выданный при увольнении в 1824 г. «из ведомства Государственной Коллегии иностранных дел»[48].

Тем же письмом от 28 апреля Бенкендорф извещал Пушкина о том, что царь разрешает ему печатать трагедию «Борис Годунов» без цензуры — под его личную ответственность, что может рассматриваться как своеобразный подарок к женитьбе Пушкина — трагедия ждала опубликования пять лет!

Став женихом, Пушкин оказывается вовлеченным в новые проблемы. Дед его невесты, Афанасий Николаевич Гончаров, испытывая недостаток в средствах накануне замужества своей внучки, решил получить деньги за бронзовую статую Екатерины II, хранившуюся в принадлежавшей ему усадьбе Полотняный Завод. Статуя была приобретена его отцом Николаем Афанасьевичем в Берлине в честь посещения Полотняного Завода императрицей Екатериной II, случившегося в 1775 г. Не надеясь продать статую как произведение искусства, А. Н. Гончаров решил пустить её в переплавку, чтобы потом выручить деньги хотя бы за бронзу, из которой была отлита скульптура. Для этого необходимо было разрешение царя. И дед Натальи Николаевны попросил будущего зятя получить такое разрешение, рассчитывая на его связи при дворе.